Запахи чужих домов

— Я из Фэрбанкса, вы туда как раз едете. Я вчера услышала, как твой брат об этом говорил.

Она произносит это таким тоном, будто хочет сказать: «Погода сегодня замечательная».

— Это хороший город? — спрашиваю я. Боже, теперь я пытаюсь поддерживать нелепый разговор ни о чем.

Она пожимает плечами.

Я не спрашиваю, почему она живет здесь, замужем ли она и что собирается делать с ребенком. На секунду мне хочется стать Джеком, который всегда замечает невидимые связи, протянутые между людьми, будто ажурные паутинки между деревьями. Эти связи почти прозрачные, неудивительно, что многие их просто не видят, а некоторые пытаются наладить отношения со всеми подряд и в конце концов разрывают тонкие ниточки связей, даже не догадываясь, что они вообще существовали.

— Это из-за твоего брата, — говорит она, прерывая мои размышления.

— Что, прости?

— Просто… ты так на него смотрел.

— И как я на него смотрел?

— Так, будто он что-то значит. — Теперь уже ей становится неловко. — В смысле, что-то значит для тебя. И от этого на меня что-то нашло — забавно, правда?

Нет, не вижу в этом ничего забавного. Но вслух я этого не говорю. Я был так занят поисками Сэма, принятием решений для Джека и попытками быть главой семьи, что уже и забыл, как приятно поговорить с другим человеком о его жизни. Хотя я и не понимаю, почему она расплакалась от того, как я смотрел на Джека.

— Наверное, я просто скучаю по сверстникам, — еле слышно произносит она.

Я мог бы задать ей миллион вопросов вроде «Почему ты здесь?», но вместо этого я спрашиваю:

— Может, как-нибудь увидимся в Фэрбанксе?

Она улыбается:

— Хочешь сказать, это будет чем-то вроде долгожданной встречи?

Я киваю. Почему бы и нет?

— Ой, — говорит она вдруг, кладя руку на живот. — Прости, в последнее время маленький боксер внутри меня разошелся не на шутку.

Ее живот обтянут платьем, под которым что-то движется, напоминая пульсацию натянутого на раму холста или мембраны барабана, по которой стучат изнутри.

— Выглядит жутковато, — говорю я, не подумав, но девушка, кажется, не обращает на мои слова внимания.

Она улыбается мне, и я надеюсь, что так она еще никому не улыбалась.

— Меня зовут Руфь, — говорит она, — Руфь Лоуренс, и мне пора. — Я помогаю ей встать. — Простыню мне придется забрать. — На ее лице появляется ухмылка.

— Но сначала, вот. — Она повязывает ленточку мне на запястье. — Возьми ее, потому что иногда нужно уцепиться хоть за что-нибудь, — произносит она загадочную фразу. Потом она поворачивается ко мне спиной и ждет.

Я бросаю простыню к ее ногам и шепчу:

— До встречи в Фэрбанксе, Руфь.

Я не свожу с нее глаз, но она не оборачивается, даже когда я оказываюсь на середине реки, хотя, я уверен, слышит, как от моих движений плещется вода. Руфь поднимает простыню, и я смотрю, как она медленно взбирается на холм, направляясь в сторону монастыря.

Я никогда не смогу понять, каким образом некоторые случаи словно проникают к нам под кожу и полностью меняют нас. Это касается важных событий, как, например, исчезновение Сэма. Или незначительных происшествий: то, как на моих глазах расплакалась незнакомка. Все происходящее в жизни в какой-то мере влияет на нас.

Ничего из этого я не могу объяснить Джеку, которому хватает ума не задавать вопросов. Но я замечаю, как он пытается разглядеть во мне что-то новое, потому что знает меня слишком хорошо.

Мы молчим, устроившись на заднем сиденье желтого «датсуна», который еле ползет по Аляска-хайвей — самой загазованной, грязной и разбитой трассе на свете. Едем мы очень медленно. Я все думаю о том, как Руфь одна поднималась по холму. Чем меньше она становится похожей на реально существующего человека, все больше напоминая героиню моих сновидений, тем сильнее меня мучают вопросы, которые я ей не задал.

Дорога настолько плохая, что мы проводим в пути еще две недели, а не одну, как предполагала Изабель. За семь дней у нас четыре раза спустило колесо; мы потеряли сутки, просто стоя на обочине. У нас заканчивался бензин, и нам приходилось ждать, пока кто-нибудь не согласится подвезти нас до ближайшей заправки, а потом подбросить обратно к машине. И мы тратили уйму времени, стоя посреди дороги из-за всякой ерунды вроде горных коз, которые переходили шоссе. Когда мы подъезжаем к окраинам Фэрбанкса, Изабель явно не в духе, отчасти оттого, что ей приходилось спать в машине с двумя дурно пахнущими мальчишками, отчасти оттого, что она только что поняла: ей придется проделать такой же путь в обратную сторону. Джек уверен, что Изабель грустно, потому что она будет ехать без нас, а мне кажется, что он, как всегда, выдумывает.

Но мы Изабель явно приглянулись, и, когда мы проезжаем вывеску «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ АЛЯСКИ», на наши лица набегают тучи. Мы заезжаем на парковку у обшарпанного кирпичного здания.

— Мне нужно сходить поговорить с репортершей наедине, — говорит Изабель. — Подождете меня в машине, парни?

Мы с Джеком молча смотрим в окно и оба пытаемся понять, решается ли в этом здании наша судьба и отдает ли нас Изабель в новую семью.