Запятнанная кровью ложь

Мы все посыпаем руки солью, затем постукиваем рюмкой по столу. Выпив рюмку, мы со стуком ставим ее обратно. Один раунд, который они обещали, превращается в три, затем в пять, и так далее. По какой-то причине я знала, что это произойдет. Мы все расслаблены, как и парни, и, что удивительно, после выпивки никто не отпускает никаких бесцеремонных комментариев. Мы все ладим. Не то чтобы мне нужно было приспосабливаться в этом вопросе. На самом деле мне нравятся его друзья, и я, кажется, им тоже нравлюсь, если помочь Нику переехать ко мне и приобрести складское помещение — это какой-то признак. Однако, они могли просто делать это для своего друга, не заботясь обо мне. По крайней мере, они добры.

Чем больше мы пьем, тем больше Дмитрий расслабляется рядом с Ильей и не стреляет в Энни глазами. Тем не менее, они с Ильей продолжают смотреть друг на друга. К концу часа она, извинившись, уходит в ванную, и он тут же следует за ней. Дмитрий, похоже, чувствует себя неловко, ерзает на стуле, смотрит в сторону туалетов, затем встает и идет за ними.

Черт.

Между этими тремя настоящая драма. Возможно, это то, что им нужно — быть небольшим трио. Или большим, поскольку оба мужчины массивные.

Если не считать того маленького трюка, который только что выкинула Энни, вечер проходит гладко, девушки быстро привязываются к Нику. Даже Калипсо расслабляется, но, возможно, это просто из-за алкоголя. Ее глаза остекленели, так что она, вероятно, забудет об этом через несколько часов, вернувшись к своей враждебности. Все в порядке, потому что остальные девушки снова убедят ее, что он порядочный.

Я буду считать это победой на сегодняшний вечер.

Все мои девочки здесь, со мной, принимают моего мужа, и это делает меня счастливой на данный момент.

18 Лет

У меня сводит желудок, когда добираюсь до игровой площадки, и я похлопываю себя по карману, проверяя, нет ли ножа. Он на месте, и меня наполняет чувство облегчения. Я стою как вкопанный, не уверенный, нужно ли мне вмешаться или для нее будет лучше, если я останусь в стороне.

— Я задал тебе вопрос, — Леонардо рычит в лицо Камиллы. — Что. Ты. Делаешь. Здесь?!

— Я просто иногда прихожу сюда. — Она визжит, когда он тянет ее за волосы, и я хватаю свой перочинный нож и открываю его. Только через мой труп он, блядь, причинит ей боль. — Когда я захочу побыть одна.

Но как только она произносит это, он поворачивает лицо, и наши взгляды встречаются на расстоянии. Его прищуренный взгляд переводится с нее на меня, как будто он собирает головоломку воедино. Его глаза расширяются, когда он понимает это — или ему кажется, что понимает, и это предположение, вероятно, близко к истине.

Взгляд Леонардо останавливается на Камилле, и она съеживается. Я ненавижу это, что она показала ему слабость, что она боится его. Она никогда не должна никого бояться, потому что я всегда буду защищать ее.

— Ты трахалась с ним? — Лео шепчет, когда я подхожу достаточно близко, чтобы услышать это. — Ты трахалась?!

Камилла всхлипывает:

— Нет! — Она качает головой: — Я бы никогда этого не сделала! — У меня болит сердце от этих слов, но я знаю, что она говорит их только потому, что иначе он убил бы ее. — Мы просто друзья.

— Друзья? — Леонардо выплевывает: — Он враг, Камилла.

— Не ее, — кричу я. — Только твой.

Леонардо хватает Камиллу за шею, прижимая к игровой площадке. Ее лицо краснеет от крепкой хватки, и она царапается в его руках. Я пересекаю последнее пространство между парковкой и детской площадкой, идя по мульче.

— Не надо. Солги. Камилла.

— Я люблю его. — одними губами произносит она, и он отпускает ее горло.

— Что это было?

— Я… люблю его, — говорит она сквозь кашель.

Он начинает маниакально хохотать, совершенно не контролируя себя, и как раз перед тем, как я успеваю сократить расстояние между нами, он отступает и трижды бьет ее кулаком по лицу. Я подбегаю к нему со своим ножом, даже не думая, и вонзаю его ему между ребер — прямо в бок, затем вытаскиваю. Он, черт возьми, скорее умрет, чем снова причинит ей боль.

— Не прикасайся к ней больше, черт возьми. — Я стискиваю зубы, швыряя его на землю. — Или я убью тебя, Леонардо.

Его белая рубашка с длинными рукавами начинает пропитываться кровью, ее много, и Камилла кричит. Она переводит взгляд с меня на него, ее брови хмурятся то ли в замешательстве, то ли в беспокойстве — я надеюсь, что не в последнем, — а затем ее руки тянутся к его ране, чтобы надавить на нее. От этого зрелища у меня сжимается грудь. Она спасает его.

— Что ты делаешь, Камилла?

— Ты не можешь просто убить его!

Мои глаза наполняются слезами.

— Разве ты не хочешь быть вместе?

Леонардо смеется, несмотря на боль.

— Она никогда не будет твоей, Павлов. Она будет принадлежать мне до самой смерти, а этот день не сегодня. — Затем он пристально смотрит на нее. — Скажи ему, Кэм. — Прозвище отвратительное. — Скажи ему, что с тебя хватит! Или, да поможет мне Бог, я позабочусь о том, чтобы он, блядь, умер за то, что ударил меня ножом. Я расскажу нашим отцам, и они отомстят. Клянусь, я сделаю это.