Запятнанная репутация (СИ)

Экипаж замедлял ход, подъезжая к пансиону миссис Макгонагалл, — но в то же самое время Снейп — вся его плоть, всё его существо — двигались быстрее и быстрее, и он не мог остановить это неумолимое движение (всё вверх, вверх, вверх, вверх) — не мог, даже если бы у него осталось хоть сколько-нибудь сил для того, чтобы попытаться. И Снейп продолжал — быстрее, и быстрее, и быстрее — пока дрожь не завладела им полностью — быстрее, быстрее — пока сердце, достигнув предела, не остановилось — быстрее, быстрее, быстрее, быстрее, быстрее, быстрее — пока всё в нем не вспыхнуло, не затрепетало, не взорвалось в почти невыносимом восторге — и не растеклось по обессилевшему телу блаженным сожалением.

Кэбби распахнул дверь.

Снейп едва ли успел бы привести в порядок свою одежду, если бы не помощь ловких пальцев юного Малфоя. Оглушенный, с гудящей головой, со слабостью во всех членах, Снейп вылез из кэба и принялся искать портмоне, чтобы расплатиться. Драко вышел вслед за ним; кэбби, мельком взглянув на запачканный рот юного Малфоя, обеспокоенно сказал Снейпу:

— Ишь как молодого джентльмена укачало — к доктору бы ему надо, сэр. Я еще когда вы садились заметил, что он у вас какой-то уж больно бледный.

Не ответив — в ушах всё еще пульсировал гул — Снейп расплатился и, пошатываясь, направился к двери пансиона. Драко поспешил следом; на ходу он аккуратно вытирал носовым платком рот и подбородок.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он вежливо, — за то, что вы постарались вытащить. А то лорд Волдеморт всегда заставлял меня глотать — и наказывал, если мне не удавалось проглотить полностью.

Снейп не нашелся с ответом — да и что он мог ответить на подобное? Отвращение, всколыхнувшееся в нем после слов Малфоя, заглушило всё, что он испытал в кэбе, оставив лишь горечь стыда и раскаяния. Снейп не мог больше смотреть на Драко — на этот его маленький рот с нежными, чуть припухшими губами, всё еще немного влажными — и отвернулся, презирая себя и свою слабость. То, что произошло, представилось Снейпу завершающим штрихом в безрадостной картине его в одночасье рухнувшей жизни.

— Я оказалась права, мистер Снейп, — проговорила миссис Макгонагалл, распахнув перед Снейпом дверь прежде, чем он успел взяться за дверной молоток, — ваш гость вернулся, как фальшивая монетка. А вы, сэр, опять опоздали к ужину, — добавила она с нескрываемым торжеством. — Кстати, — миссис Макгонагалл протянула Снейпу конверт, — мальчишка-посыльный принес это для вас еще утром.

На конверте красовалась печать Великой лондонской ложи. Снейпа несколько беспокоил заинтересованный взгляд хозяйки, которой явно не терпелось сунуть нос в чужое письмо, но он всё же поспешил распечатать конверт. В нем оказалось приглашение на масонское собрание; взглянув на число и время, Снейп понял, что уже опаздывает. Разумеется, своим приглашением Великая ложа оказывала уилтширскому стряпчему не менее великую честь, но сейчас, увы, мистер Снейп не мог оценить ее по достоинству. По правде сказать, первой мыслью, возникшей у него по прочтении приглашения, было: «Этого еще не хватало», а второй — еще более приземленное сожаление об ужине, который придется пропустить. Тем не менее, скромный сельский стряпчий не имел никакой возможности проигнорировать приглашение — вот почему он наскоро распрощался с миссис Макгонагалл (весьма заинтригованной такой спешкой) и бросился нанимать кэб.

Когда Снейп, запыхавшийся и вконец измотанный, вошел в фойе здания Великой ложи, все остальные братья-масоны уже собрались в «храме» — Снейп слышал, как гудят их голоса за массивными дверьми красного дерева. Он представил, как будет пробираться к своему месту, когда другие давно уже расселись, — неизбежно возникнет замешательство, на него начнут оглядываться, а какой-нибудь старый брюзга непременно станет ворчать по поводу его опоздания; вообразив себе это, Снейп заранее занервничал. Он всегда чувствовал себя неуютно в этом гулком, чересчур большом здании с античными колоннами и лепниной, среди «братьев», которые на самом деле никогда не считали его за равного и смотрели на него свысока. Ему приходилось слушать их высокопарные речи, в которых было не больше смысла, чем в их подчеркнуто мистических символах, и не больше пользы, чем в их планах, окутанных туманом величайшей секретности. Снейпу постоянно напоминали, что здесь, на его глазах, вершатся судьбы мира, и он старательно пытался в это верить, но, похоже, его «братья» и сами не верили в то, о чем не уставали твердить. В конце концов Снейп начал воспринимать посещение подобных собраний как неприятную, но неизбежную обязанность — вроде тех, что он изо дня в день выполнял в своей конторе.