Записано на костях. Тайны, оставшиеся после нас

Черепа, которые выбрасывает прилив, или те, что попадают в сети рыбаков, часто представлены только нейрокраниумом. Лицевые кости более тонкие, и их чаще повреждают падальщики, или они истираются о морское дно. Но пускай черепная коробка – единственное, что попадает к нам в руки, даже по ней мы можем многое сказать о том, кому она принадлежала.

2. Лицевой череп: viscerocranium

«Лицо – зеркало души, а глаза – ее переводчик»

Цицерон

государственный деятель, 106–43 до н. э.

Лицо и руки – две части нашего тела, которые мы обычно охотно демонстрируем на публике и используем для того, чтобы выражать себя и общаться с окружающими. Лицо – центр нашего внимания, мы обращаемся именно к нему и по лицу, как правило, узнаем друг друга.

Однако в культурах, где лицо принято зарывать, или когда по каким-то причинам нам приходится сосредотачиваться на других частях тела, наш способ идентификации других людей, как ни удивительно, тоже меняется. Недавно медсестра отделения онкологии рассказала мне, что после многих лет поиска вен на руках у своих пациентов она стала узнавать их по рукам и по украшениям, а не только по лицам.

Не так давно меня пригласили на конференцию по криминологии в Эр-Риад в Саудовской Аравии. Это была моя первая поездка в тот регион. Мне сказали, что надевать хиджаб, никаб или перчатки не обязательно, но из уважения к местным традициям я обзавелась абайей, традиционным черным женским платьем, и шейлой, шарфом, которые закрывали мое тело и волосы, но лицо и руки оставляли на виду.

Я поняла, что поступила правильно, выбрав традиционный наряд, как у других женщин, благодаря чему ощутила с ними чувство родства и избежала мужского внимания. Одна из участниц конференции, тоже с запада, предпочла не соблюдать местный дресс-код, и хотя она явилась в очень скромном наряде, ей пришлось выслушать немало язвительных и неодобрительных комментариев от делегатов-мужчин в коридорах отеля, где проходила конференция. Они шипели ей вслед, что она позорит себя и что ей надо прикрыть голову.

Пожалуй, тогда я впервые осознала масштабы гендерной иерархии в некоторых культурах. Мне очень повезло, что за всю свою карьеру я ни разу не сталкивалась с какой-либо гендерной дискриминацией. Списываю это на то, что родители никогда не напоминали мне, что я девочка. Да, отец рассчитывал, что я смогу испечь ему пирог с ревенем, но он также считал меня вполне способной отполировать обеденный стол или пойти на охоту и стрелять, потрошить и свежевать кроликов.

В армии и полиции, традиционно считающихся женоненавистническими, я, честно говоря, ни разу не ощутила, что ко мне относятся как-то по-другому из-за моей двойной Х-хромосомы. Возможно, я не так сосредоточена на себе, чтобы это заметить, а может, мне просто повезло. Единственные два эпизода, в которых я заподозрила, что меня задействовали только из соображений политкорректности, произошли, как ни удивительно, в научной среде. Я отреагировала на них так, чтобы двое моих старших коллег-мужчин больше никогда не доставляли мне подобных неприятностей. Очень удобно быть анатомом: можно на законных основаниях использовать терминологию, привычную для нашей работы, но вызывающую неловкость у остальных. На обоих совещаниях, когда стало ясно, что мне задают вопрос лишь потому, что я – единственная женщина в комнате, я интересовалась (очень вежливо), не требуется ли мой ответ только по той причине, что у меня есть матка. Естественно, мои респонденты очень смущались и заверяли, что мое мнение для них очень важно. Но, что любопытно, никто из них больше подобным образом ко мне не обращался.

На конференции в Саудовской Аравии женщины должны были сидеть в одной половине зала, а мужчины в другой, с весьма четким разделением между ними. И тут я заметила кое-что довольно любопытное в отношении женщин в никабах, которые оставляют на виду только глаза. Меня удивило, что, когда они входили в зал, с легкостью узнавали своих знакомых с довольно приличного расстояния, хотя те сидели, лица их были закрыты, и на всех были одинаковые черные наряды, даже без украшений. Я указала на это одному саудовскому коллеге, но он не смог мне объяснить, каким образом они узнают друг друга. Зато я получила приглашение к нему домой, где можно было спросить его жену.

Жена коллеги подтвердила, что тоже легко узнает своих подруг в никабах, но, как с любыми навыками, которые мы приобретаем в детстве и принимаем как должное, она сама не понимала, как это получается. Мы могли лишь сделать то, что делают все хорошие ученые, когда встречаются с чем-то непонятным: заняться изучением. Мой коллега-мужчина и я собрали вместе группу саудовских женщин-ученых и начали разработку эксперимента, направленного на исследование способности женщин различать друзей и незнакомок, одетых в никабы.