Записи на таблицах

Яаков неожиданно поперхнулся, кулаки разжались. Конечно, дядя плут, но все же… через семь дней Рахель войдет к нему в спальню, а пока пусть Лея убирается куда-нибудь. Он найдет, что с ней сделать. Ну будет еще жена, помогать будет. В хозяйстве. Да и женщина она хорошая. Все это мелочь. Рахель, его Рахель, она будет с ним, а он с ней, через неделю, что там неделя…

— Да, Яаков, — голос Лавана стал жестким, — но за это ты поработаешь еще семь лет. На меня. Подумай над этим. Или… бери Лею и убирайся в Кнаан — хоть сегодня.

Яаков вдруг услышал словно бы голос… сверху, словно ветерок прохладный взъерошил его волосы. Он посмотрел, скосив глаза, в сторону. Там стояла Рахель, и слезы текли по ее смуглому милому личику.

— Я остаюсь, дядя, остаюсь, — и Яаков обернулся к Рахели, и побежал к ней, и ее сильное маленькое тело прижалось к нему, и он ощутил ее горячую упругую грудь сквозь тонкую ткань сорочки. Он снова повернулся к дяде, сжимая Рахель в руках, —

— Ты пожалеешь об этом, Лаван, — сказал он.

Семь лет. Прошли и они. И родились сыновья у Яакова, и Лея родила ему многих, и рабыни Зилпа и Баала, и Рахель родила ему сына, любимого Йосефа…

И ушел Яаков из Харрана, и жены с ним, и дети его, и шел он в Кнаан.

И вот — брат его Эйсав шел навстречу ему с вооруженными людьми. Обманутый первородный, потерявший первородство.

Седой, угрюмый, покрытый шрамами. Потом пахнущий волосатый Эйсав. И ждал его Яаков, и ужас сжимал сердце его.

Братья встретились.

И поцеловал Эйсав Яакова, обнял и поцеловал брата своего, и пронеслись перед их мысленными взорами ушедшие к Богу Ривка и Ицхак, и многие многие другие люди, жившие с ними, которых они схоронили.

И сидели братья долго, до вечера, и вспоминали детство, и хлопали друг-друга по плечу, довольные встречей, и плакали о родителях, и познакомил Яаков Эйсава с его племянниками и невестками, и дал Эйсаву богатые подарки.

И поделили они землю Кнаанскую.

И любил Яаков Рахель, любил ее так, как ни один мужчина не любил женщину, любил ее, и когда она покинула его, оставив ему новорожденного сына его, последнего, сына старости, Беньямина, то не жил более Яаков…

Малы и злы были дни его, и не достигли они дней отцов его. Он увидит еще цветущий Египет, и сына своего Йосефа, сына Рахели, у правой руки Паро31 Египта, он увидит и благословит сыновей и внуков…

Но он никогда не забудет Рахель.

Иерусалим, 2009

Град Божий

Пять городов лежало в долине Сиддим у берега Мертвого моря…

Пять городов. Древние и великие, союз, Пятиградье, торговое и военное…

Звали их Сдом, Амора, Цвоим, Адма и Цоар, вдоль западного берега моря протянулись они.

Богат был край этот, земля давала обширные урожаи, а в ямах у берегов морских скапливались смолы и благовония, за каплю которых давали золота более, чем весила капля. Караваны со всех краев земного круга приходили к Пятиградью, Царская дорога вела к нему из дальнего Арам-Нагараима, и через него в Египет. Купцы египетские прибывали сюда по поручению Паро Египта — за особыми благовониями для мумий царских.

Благословенным оазисом лежало Пятиградье на перекрестье караванных путей. Все товары стекались сюда, все знания, тайные и явные, слухи и сплетни со всех краев земли. И цвела в городах у Мертвого моря особая цивилизация, цивилизация быстро живущих и много желающих людей, накопивших все земные богатства, славившихся своим криводушием и ложью, давно забывших закон, и говорящих себе — «Нет славнее нас во всем краю земном».

В те дни странник шел из Харрана в Кнаан32, Авраам было имя ему. Он родился в Уре, где, у реки Евфрат человечество умножалось необычайно, где славили бога Луны Суэна. Странник презрел лунного бога в сердце своем, он знал, что не Луна, и не Солнце не могут быть богами и править Землей и управлять путями человеческими. В Харране он обрел истинную мудрость. Там, в невзрачном здании в закоулках древнего города помещалась тайная школа, где только избранные посвящались в Знание. Знание о том, что все, что есть в мире, малое и великое, тайное и явное, красивое и уродливое было, есть и будет по воле Бога Единого, создавшего этот мир и вдохнувшего в него жизнь. Знание это, недоступное многим, охранялось в тайне. Но Аврааму разрешили остаться и изучать его, ибо был в молодом человеке особый разум, отделявший зерна от плевел, разум, равным которому не владел ни один человек из его поколения. И изучал Авраам Знание, и научился постигать Бога, и все чаще и чаще ощущал, что Бог вот-вот заговорит с ним.

Как часто, в один день и даже в один миг жизнь может стать совсем другой, измениться до неузнаваемости, поменять цвет, вкус и запах — в один день подошел к нему наставник и сказал: «Нам больше нечему учить тебя, Авраам! Ты знаешь все, не меньше моего овладел ты наукой постижения скрытого. Теперь возьми семью свою, жену свою, брата своего Лота с женой его и иди по направлению к Египту, а там Господь сам укажет тебе знак, разъяснит, для чего живешь ты. Ибо мало кто из сынов человеческих досконально знает, зачем живет он на земле этой.»