Записки. 1875–1917

Самым сложным, конечно, был перевод нашего склада. Правда, прекрасное помещение для него нашлось и в Смоленске в виде казенного винного склада (кроме Волковыска, где для нашего склада были построены специальные бараки везде на Западном фронте, он помещался именно в винных складах), но получить вагоны было при хаотическом положении на железных дорогах, очень и очень нелегко. Тем не менее, все наладилось, и мы около середины сентября оказались в Смоленске. Странно и грустно было оказаться здесь нам — учреждению фронтовому: за год привыкли мы находиться в обстановке еврейско-польских городов и местечек, а здесь мы впервые оказались в чисто русской обстановке, среди воспоминаний об осадах Смоленска поляками и о боях 1812 г.

Управление поместилось в женской гимназии, какой-то из отделов — в мужском монастыре, лично я жил за городской чертой, в маленьком уютном домике генерала Столица. Кстати, коснусь здесь нашей краснокрестной жизни. У нас была своя общая столовая, в которую все собирались к часу дня и 7 часам вечера. Еда была очень простой, но сытной, вино, кроме исключительных случаев, когда всем давалось по стаканчику, не допускалось и обходилось все очень дешево. К обеду, в час дня, собирались все, а по вечерам многие отсутствовали. Лично я дорожил этой столовой, ибо она всех нас объединяла в одну семью; на службе были начальники и подчиненные — здесь же все были равны. Среди служащих было и несколько барышень. Одна из них, хорошенькая полька, значилась невестой какого-то офицера, но потом бросила службу у нас и чуть ли не пошла к этому жениху на содержание. Очень сердечное, чисто отеческое отношение было у всех к одной молоденькой барышне, миленькой блондиночке лет 17, только что окончившей гимназию в Варшаве. Эта «Шурочка», как все ее называли, была под особым покровительством Гершельмана, заботившегося о ее здоровье (у нее были слабые легкие) и о ее материальном положении, причем оговорюсь, что ухаживания за нею не было, безусловно, никакого.

Еще до поездки в Вильно мною были приняты некоторые меры помощи беженцам. Район Минск-Орша был от них освобожден довольно быстро, но линия Пинск-Слуцк-Бобруйск-Рославль, где беженцы двигались походным порядком, была занята ими еще очень долго; кроме того, очень многие беженцы оседали поблизости от фронта в надежде при нашем продвижении вперед вернуться поскорее на свои пепелища. Военные власти всячески старались от них избавиться, ибо они занимали избы, в которые размещались войска, и распространяли среди них разные заразные болезни, ибо в той тесноте и при том недоедании, которое, несмотря на все меры, все-таки имело место, беженцы первые поддавались всякой инфекции. На линии Слуцк-Рославль, да и в других пунктах, был устроен целый ряд питательных пунктов Красного Креста и Земского Союза, через некоторые из которых, ближе к фронту, беженцы первоначально проходили тысячами в день.

Почти сразу после переезда в Смоленск, я отправился через Рославль на автомобиле в Слуцк. Уже в Рославле производилась очистка от беженцев, отправляемых дальше железной дорогой в тыл, приемка лошадей. Дальше по шоссе до Рогачева было пустынно, и только в Чирико была небольшая партия беженцев. Зато после Рогачева число их вновь увеличилось, а после Бобруйска, где я переночевал, число их было еще больше, особенно от Уречья, где их сажали частью в вагоны. Удручающе действовала масса свежесрубленных крестов на обочинах шоссе, большей частью на детских могилках. Наконец, в Слуцке все еще была главная масса беженцев, сосредоточенных в районе питательных пунктов.

Здесь нашими учреждениями руководил особоуполномоченный Красного Креста при 3-й армии Л. В. Кочубей, мой сотоварищ по 3-й Гос. Думе. Человек очень милый, но не слишком энергичный, он всегда производил на меня впечатление, что на него чрезмерно влияли его подчиненные, главным образом начальник канцелярии Карташевский, старший помощник пристава Гос. Думы; очень вредил Кочубею состоявший при нем некий (фамилию забыл) начальник отделения Кишиневской Казенной Палаты, бывший раньше начальником канцелярии у особоуполномоченного 4-й армии. Очень заносчивый и чванный, хотя недурной работник и человек, считавшийся честным, он стал прямо нетерпимым на этом месте, и Антонов его сменил. Ему удалось, однако, разжалобить Кочубея, а тот взял его к себе в Управление, но ненадолго. Скоро Кочубей дал ему в управление отделение Склада Красного Креста при армии, разместившееся в чудном помещении Полевой Аптеки в Бобруйске, где он и успокоился. Впрочем, потом и там пришлось расстаться с ним, ибо Кочубей же уличил его в мелких злоупотреблениях.