Записки. 1875–1917

Наскоро рассказал он мне про положение, действительно, невеселое: немцы наступали с севера и с запада, наши же пытались пробиться на востоке, отбросив их от линии Вильно-Молодечно. От него поехал я к командующему 10-й армией генералу Родкевичу, с которым мне пришлось познакомиться еще в начале войны, когда он командовал 3-м сибирским корпусом, человеку простому, но крепкому. Он меня уверил, что положение скорее улучшается и что раньше, как через два дня Вильна, во всяком случае, оставлена не будет. Затем поехал я к жене губернатора Веревкиной, еще в августе 1914 г. устроившей в доме генерал-губернатора прекрасный госпиталь, в который мы с нею и проехали. Отсюда уже увозили раненых, подлежащих эвакуации, и отбирали тех, для кого перевозка была равносильна смерти. Уже был отобран персонал, долженствовавший остаться с этими ранеными в городе при приходе немцев, к которому я, по просьбе Веревкиной, сказал несколько ободряющих слов, желая им успешно справиться с их нелегкой задачей. Из числа оставляемых раненых ко мне обратился один красивый унтер-офицер Л.-Гвардии Финляндского полка, тяжело раненный в живот, прося его эвакуировать, ибо, заявил он, финляндцы не должны попадать в плен. Мои слова, что его случай не подходит под это правило, видимо, его совсем не успокоили. Из госпиталя я вернулся пообедать к Крузенштерну, встретившему меня сообщением, что только что у заведующей Отделением Склада Красного Креста при армии сестры Ю. Н. Данзас (сестры моего школьного товарища) был ее большой друг, сам командарм Родкевич, чтобы ее первую предупредить о полученном им приказании к 6 часам оставить Вильно.

Наскоро пообедав в Управлении, я переговорил еще с Крузенштерном, отдававшим попутно последние распоряжения об эвакуации, заехал по дороге предупредить Веревкину, а затем посмотрел, что происходит на вокзале, где уже составов оставалось немного, и около 3-х часов выехал обратно в Лиду. Когда стемнело, справа в разных местах стали видны зарева — горели сжигаемые нашими войсками деревни и усадьбы. Одно время я их видел сразу не то 5, не то 6. Между прочим, потом мне рассказывали, что в этот период войны генералу Киселевскому, тогда командиру 3-й Гренадерской дивизии, пришлось отдать артиллерии приказ зажечь и разрушить его же собственную усадьбу. В Лиде я попал в поезд штаба 2-й армии, уходивший сразу в Барановичи. Та к как я спешил вернуться в Минск, то отпустил автомобиль, на котором мог бы ехать дальше только утром, и спокойно уселся в прекрасное купе, в надежде утром быть в Минске. Увы! Рано утром мы оказались только в нескольких верстах от Лиды и в поезде, стоявшем где-то в поле, я услышал разговоры о том, удастся ли нам проскочить через мост на Немане, к которому уже подходят немцы. Недалеко от поезда стоял обоз, чтобы в случае нужды погрузить на него имущество штаба. Однако через мост мы перебрались благополучно, и часов около 10 на станции Молчадь нас нагнал поезд командующего 4-й армией генерала Рагозы, который перебирался со своей оперативной частью куда-то в район Столбцов.

Его поезд должны были пропустить вне очереди, и посему я пересел к нему, и благодаря этому около полудня был в Барановичах. Сразу побежал я просить прицепить мой вагон к поезду Рагозы, и через какой-нибудь час вместе с ним выехал дальше. Тут, однако, начался затор; на несколько десятков верст путь был сплошь заставлен поездами, ибо все запасные пути далеко за Минском были заполнены составами, эвакуированными со всех дорог Виленского и Барановичского узлов, и больше их некуда было пропускать. Положение оказалось столь безнадежным, что на рассвете Рагоза с ближайшими помощниками бросили свой поезд и поехали дальше на автомобилях. У меня этой возможности не было и пришлось томиться в поезде. Стояли мы бесконечно, в упор поезд за поездом, переходили из одного поезда в другой и, двинувшись, через версту-полторы останавливались вновь. Через сутки мы оказались только в 20 верстах от Барановичей на станции Погорелица. Здесь нас обрадовали, однако, что получено распоряжение гнать поезда, не останавливаясь, не обращая внимания на сигналы и с угрозой военного суда, если кто-нибудь задержит поезд. По-видимому, это подействовало, и утром следующего дня мы были в Минске. В общем, этот отход прошел на железной дороге благополучно. Был только один случай, что на уклоне поезд налетел на предшествующий и разбил несколько товарных вагонов.

В Минске меня встретили сообщением, что получено распоряжение об отходе всего Управления главного начальника Снабжений в Смоленск, куда мне сразу пришлось послать квартирьеров и от нашего Управления. Вместе с тем, нам было приказано снять госпиталя из Орши, куда намечался переход штаба фронта (Ставка должна была из Могилева перейти в этом случае в Калугу). Все эти меры были результатом продолжавшегося наступления немцев, и неизвестности еще, какие результаты даст Молодечненская операция. Еще через несколько дней, проезжая через Борисов, я видел здесь далеко неспокойное настроение и опасения налета немецкой кавалерии.