Записки. 1917–1955

В 1946 г., когда Муниципальная библиотека перешла в новое помещение и стала получать здесь гораздо больше различных журналов, я начал ходить в нее гораздо чаще, чуть ли не каждый день, дабы знакомиться с печатью Англии, Франции и Соединенных Штатов. Если к этому прибавить и советскую печать, которую мне тоже удавалось периодически читать (хота больше книги и толстые журналы), то заниматься чтением мне приходилось это время гораздо больше, чем во время войны, дабы не быть односторонне осведомленным.[133] В новом здании библиотеки зато помещения были гораздо более удобными для читающих и администрация считалась с пожеланиями посетителей.

Закончу 1946-й г. упоминанием о двух визитах. Один — турист из Конго и Южной Африки — Ралгин, приехавший в отпуск и уехавший раньше срока, был возмущен дороговизной в Бразилии и своеобразностью ее порядков. Другой был некий Пекельный, еврей и Лодзинский фабрикант, переселившийся в Бразилию после национализации его фабрики. С польским новым строем он никоим образом примириться не мог, и особенно громил давление русских на Польшу. Однако все время чувствовалось в его словах негодование на национализации и уменьшение его состояния; как и все богатые евреи из коммунистических стран, он сумел вывести значительную часть своего состояния.

Начало 1947 г. прошло тихо. В феврале появились в Сан-Пауло супруги Мещерские, которых мы знали еще во Франции. Почему они оставили ее, точно выяснить не удалось; несомненно, что они во время оккупации делали дела с немцами, но были указания, что у него были грехи и похуже; этого мы, однако, проверить не смогли. Во всяком случае, в Бразилию они приехали с хорошими деньгами, но получить постоянной визы здесь не смогли и через несколько месяцев выехали в Боливию, где им дали визу в Аргентину. Потом нам писали из Буэнос-Айреса, что он занялся там спекулятивными делами, насколько чистыми, я не знаю.

В начале марта съездил я на два дня в Рио, чтобы познакомиться с Сурицем и вообще с составом посольства. В первый день побывал я в посольстве, помещавшемся очень далеко от центра; кроме меня никого там не было (день был, по-видимому, не при емный), и переговорил я там только с атташе по культурным вопросах Никольской, женщиной средних лет, довольно неинтересной и нерешительной; по всем заданным мною ей вопросам она посоветовала мне обратиться к Сурицу. Побывал я также после этого в торговом представительстве у Горбунова, который пригласил меня завтракать с ним на следующий день. После этого завтрака, за которым у нас был очень живой и для меня интересный разговор, я отправился к Сурицу, в элегантный особняк в Larangeiros. Разговор с ним продлился более двух с половиною часов и происходил все время в присутствии советника посольства Соколова. По-видимому, Суриц ни с кем без Соколова разговоров не вел (кстати, за все эти часы тот рта не открыл). Среди русских Соколова окрестили представителем Н.К.В.Д., но я ничего про него сказать не могу, кроме того, что он был человек очень хмурый.

Вначале с нами сидели жена и дочь Сурица, после чая оставившие нас одних. Больше пришлось говорить мне, излагая ему ход развития работы нашего Комитета и попутно все мало-мальски интересное в жизни Сан-Паульской русской колонии. Вначале я предупредил Сурица, что я не коммунист, но человек, любящий Россию и желающий ей только блага, какой бы режим в ней не был. Суриц задал мне только один вопрос — не выгоднее ли переводить собираемые деньги Красному Кресту в Москву, чем шить вещи из более дорогого бразильского материала, но удовлетворился моим объяснением, что зато весь труд у нас бесплатный. Вообще же всю нашу работу он вполне одобрил. В конце разговора я указал ему, что я являюсь к нему в качестве двуликого Януса — председателя Комитета и журналиста, на что он ответил, что надеется, что я обращаюсь к нему с мирным лицом. Затем я задал ему несколько вопросов о политике, на которые он ответил уклончиво; в частности задал я вопрос об отношениях с Ватиканом и получил ответ, что первый шаг к примирению должен быть сделан католицизмом.

В общем Суриц произвел на меня приятное впечатление, хотя в некоторых случаях чего-то он и не договаривал. В частности, по вопросу о пропаганде курьезно было его утверждение, что он почти ничего не знает про книги Далина, хотя и знал его студентом в Киеве.