Записки

Еще в Ораниенбауме он стал ухаживать за княжной Анной Гагариной, которую я очень любила в то время; через год он дошел в этой привязанности до желания жениться на ней. Он бросился к ногам своих родных, чтобы получить их согласие, но последние и слышать об этом не захотели; не знаю толком почему, так как в то время эта партия была бы счастьем для него. Княжна Гагарина, кроме того, что имела много ума, имела свыше тысячи душ крестьян. Кажется, большая разница лет между ними содействовала сопротивлению родных; ему было тогда, вероятно, лет восемнадцать, а ей по крайней мере на десяток больше. Однако я никогда не узнала точно причины их отказа.

Из Ораниенбаума мы возвратились в Петергоф. Тут однажды вечером великому князю вздумалось поиграть в жмурки в моей комнате с моими горничными и его камердинерами. Поднялась очень продолжительная возня.

Чоглокова явилась смутить веселье и положила конец этой забаве столько же невинной, сколько шумной; она всех выбранила и всем присутствующим пригрозила гневом императрицы. Крузе получила нахлобучку, как и остальные; она пыталась объяснить, что не из-за чего было грозить гневом ее величества. Вся компания выжидала, за кем останется поле сражения; но Крузе была побеждена и ей пригрозили, что она будет удалена, как и все прочие, которые в этом ожидании с большой грустью приняли решение идти спать. Можно было бы сказать, что самым сладостным удовольствием для Чоглоковой была возможность бранить и говорить всем неприятности. Это удовольствие удваивалось, когда она бывала беременной, а как только она разрешалась, она вновь становилась прежней. Мы только и видали ее или беременной, или рожавшей с 1746 года до смерти ее мужа, последовавшей в 1754 году.

Вернувшись в город в Летний дворец, великий князь и Крузе стали опять играть в куклы в моей постели. Однажды вечером, когда их игра была в самом разгаре, мы услыхали стук в двери моей спальни, которая была заперта на ключ в два оборота. Крузе спросила, кто там, и услышала грозный голос Чоглоковой, приказывающий ей открыть. Она задрожала от страха, как бы не была обнаружена затея с игрушками – вся постель была ими усеяна. От двери одним прыжком очутилась она у кровати, но мы с великим князем спрятали покамест как можно больше игрушек под одеяло; Крузе поторопилась сделать то же с остальными и пошла открыть дверь. Чоглокова вошла не без ворчанья на то, что заставили ее ждать, и пожелала узнать тому причину. Крузе, всегда наготове, когда нужно было соврать, сказала ей, что ходила за ключом в свою комнату. Затем Чоглокова пожелала узнать, отчего это мы в постели и не спим; тут ответ был короток: великий князь ей сказал, что это потому, что ему не хочется спать. Сделав еще несколько подобных вопросов, Чоглокова удалилась, не найдя, за что уцепиться, и не объясняя причин своего появления. По всей вероятности, она пронюхала что-нибудь об игрушках и хотела накрыть Крузе с поличным, последняя не поддалась – она увидела, в чем было дело.

Несколько дней спустя один из дворецких, большой приятель Крузе, кушанья которого великий князь очень любил, был уволен совершенно зря; это сильно огорчило их обоих.

В начале осени мы получили приказание перейти в Зимний дворец. Ставши по необходимости неразлучными, мы с великим князем составили маленький проект, как провести зиму, и было решено в нашем комитете проводить большую часть времени в одной из комнат на моей половине, откуда был красивый вид и где до тех пор мы помещали свои образа. Половину образов, покрывавших все четыре стены, должно было сложить в кладовую, чтобы дать место канапе, стоявшему раньше в моей уборной. Две другие стены оставались нетронутыми и покрытыми образами. Тут великий князь хотел пилить на скрипке или глядеть в окно, а я – читать книгу или заниматься рукоделием. Казалось, этот проект не мог послужить предметом для какого-либо возражения ввиду его крайней невинности. Вследствие этого я приказала своему камердинеру Тимофею Евреинову устроить в Зимнем дворце комнату сообразно с этим.

Не знаю, для чего он пошел к Чоглоковой сообщить данные мною приказания; ибо, если бы он промолчал, дело, я думаю, прошло бы без сопротивления. Но потому ли, что он не смел дотронуться до мебели в моей комнате без нее, или по болтливости, но она узнала от него об этом распоряжении.

Она пришла ко мне и сказала, что императрица не позволит мне перемещать канапе и эти образа, которые я разместила прошлой зимой без ведома императрицы, и что размещение настолько же глупо, насколько дерзко. Я ответила ей, что удивлена, что она обеспокоила ее величество из-за перестановки какого-то канапе, и что я полагала, что о таких пустяках не стоило ей сообщать. На этот раз я, против обыкновения молчать и уступать, резко ответила Чоглоковой, и разговор у нас стал очень жарким; я думала, что на моей стороне справедливость, но Чоглокова чувствовала, что сила на ее стороне, и несмотря на всё, что я могла сказать или привести, пришлось повиноваться.