Записки арбатской старухи

В этот период (начало десятых годов XX века) наш дедушка <Андрей Илларионович> чувствовал себя совсем больным и уже подолгу жил в деревне, надеясь окрепнуть и поправиться на свежем воздухе. Однако здоровье его все ухудшалось, и он слег, началось кровохаркание, и в один из весенних солнечных дней его не стало.

Это произошло в воскресенье, когда на улице было очень тепло, и к нам пришли родные, чтобы попить чаю. Дедушка в это время лежал в доме и почти не поднимался. Вдруг кто-то прибежал и говорит: «дедушка задыхается и стонет». Все бросились к нему, и мама, и дети. Он взял маму за руку и тихо произнес последние слова: «Наташа…, расстегни ворот…, душно…, задыхаюсь…». Помню, что вскоре после этого мне был повязан на голову черный платок, и вместе с одним из дядюшек мы пошли к священнику с просьбой отслужить панихиду в этот же вечер. Дед, прибранный, лежал на широкой скамье под образами. На второй день был изготовлен гроб и саван, и деда похоронили.

По принятому тогда в деревне обычаю, покойника медленно проносили по деревне в сопровождении священника в облачении и с кадилом, псаломщика, родных и близких. Гроб несли мужчины на полотенцах. По дороге против почти каждого дома выставлялась скамья, что означало, что жители этого дома заказывали панихиду об усопшем: процессия останавливалась, гроб ставился на скамью, подходили обитатели этого дома, опускали в кружку псаломщика деньги, и панихида совершалась. Затем траурная процессия двигалась дальше до следующей скамьи, где все повторялось. Так деревня прощалась с умершим, провожая его в последний путь.

Мой дедушка Андрей был небольшого роста, худощавый, с седой бородой, сутулый, глаза голубые. Всегда прилично одет и подтянут, очень веселый и остроумный. В обществе он постоянно был в центре внимания, как только появлялся. Его тут же окружали, и начинался хохот. Сам он никогда не смеялся, а когда что-нибудь рассказывал, то даже не улыбался и как будто только слегка иронизировал. В это время слушатели покатывались от хохота. Он очень любил бабушку и называл ее «моя ненаглядная». Его постоянным ругательством было: «Ай, едят тебя мухи с комарами». Он нюхал табак и с табакеркой не расставался.

Наступил 1914 год. Отец рассчитался с долгами и весной написал маме, чтобы собиралась в дорогу и готовилась к переезду с детьми к нему. Надо было приехать не позднее середины августа, к началу учебного года, чтобы у дочки не пропал год учебы. А летом я должна была продолжать заниматься и готовиться к поступлению в гимназию, о чем нужно было напомнить учителю Василию Федоровичу. И начались волнения, заботы, планы, обсуждения. Решили закончить жатву, а потом отправляться в путь. Мама радовалась и страшилась такой дальней дороги, а бабушка грустила, что уедем так далеко и оставим ее одну, хотя и радовалась успехам своего сына после того, как он прислал ей проникновенное письмо и просил собрать семью в дорогу.

Но наступило лето и надвинулись грозные темные тучи, которые заволокли нашу дорогу к отцу: началась первая мировая война. В самые первые дни объявления войны от отца пришла телеграмма: «Призван в действующую армию, направляюсь к месту назначения, подробности письмом». В доме наступило уныние и тишина, мама грустила и плакала вместе с бабушкой, но уже не из-за того, что рушились планы, а что отец снова на фронте и его жизнь в опасности. Наконец дождались весточки от отца, что он зачислен в 7-й Сибирский стрелковый полк, в котором служил раньше, получив повышение в чине и командирские обязанности.

Это означало, что папа будет теперь получать офицерское жалование, и он просил маму мобилизовать все усилия и устроить дочку учиться в гимназии в Старице. Для этого надо просить Василия Федоровича взять на себя все заботы об этом, сопровождать меня и быть со мною в Старице во время испытаний. Прошло свыше полувека с тех пор, как происходили эти события, а я до сих пор без волнения не могу вспоминать о них. Надо сказать, что еще весной отец прислал письмо В. Ф. и просил его взять на себя обязанности репетитора, чтобы подготовить меня к поступлению в гимназию в Благовещенске.

Получив письмо, В. Ф. договорился обо всем с моей мамой, достал учебную программу младших классов гимназии и добыл необходимые учебники, а меня освободили от всяких домашних обязанностей (няньки у братьев и пастушки многочисленных утят и цыплят у бабушки), и начались ежедневные занятия с В. Ф., который исправлял мою речь и повышал грамотность.