Записки арбатской старухи

Вскоре отец был ранен, лечился в госпитале, а по выздоровлении, возвращаясь в полк, проездом был дома и навестил меня в Старице. Приехал он днем и явился в гимназию. Через швейцара обратился к начальнице с просьбой принять его, и был принят. О его приезде мне, конечно, не было известно. Кончился урок, перемена, и вдруг меня вызывают к начальнице. От страха у меня потемнело в глазах, что-то случилось чрезвычайное, ведь вызывают к ней только в экстренных случаях. Мелькнула страшная мысль об отце. Вхожу, склоняюсь перед начальницей в реверансе, и вижу: сидит мой отец и… улыбается. Начальница милостиво объявила, что я могу уйти сегодня с уроков, чтобы побыть с отцом. И мы ушли с ним. По дороге зашли в магазин, и он купил мне фруктов и сладостей, проводил домой.

В пансионе он представился нашей хозяйке, посмотрел, как я живу, и в тот же день уехал. Он не сделал мне никаких замечаний, не спросил меня об успехах, ничего мне не сказал: ни поругал, ни похвалил. И все-таки мне стало на душе как-то веселей. Потом, когда мама приехала меня навестить, она сказала, что отец вернулся из Старицы довольный. В гимназии ему сказали, что я занимаюсь прилежно, а что касается посредственных оценок, то вполне естественно, что в первый год я еще не привыкла, очень застенчива, отвечаю на вопросы не всегда грамотным языком и т. д. Выслушав маму, я поняла, в чем моя беда. После этого при подготовке уроков, особенно по истории, географии и русскому языку, я стала запоминать не только содержание и названия, но и сам текст, т. е., проще говоря, заучивала урок книжными фразами. За этот год моя память получила отличную тренировку. Постепенно я привыкла к новой обстановке и в 4 классе училась уже легко, наравне с другими, и перешла в следующий класс с похвальной грамотой.

Жила я в небольшом пансионе (на 12–15 учениц младших классов гимназии). Содержала его вдова, наша землячка. Ее дочь поступила в первый класс гимназии, и чтобы не оставлять ее одну, мать переехала на жительство в Старицу и стала содержать небольшой пансион. В Старице было несколько пансионов, и они все находились под контролем начальства гимназии. Еженедельно каждый пансион посещали классные дамы в вечерние часы. Они проверяли домашнюю дисциплину, режим питания, подготовку уроков, что мы читаем, занятия рукоделием и пр. Результаты проверки и общие замечания записывались в журнал посещений. Если обнаруживали какие-нибудь нарушения, то хозяйка пансиона вызывалась к начальнице гимназии с журналом. Наиболее уязвимым пунктом было запрещение выходить из пансиона после 9 часов вечера. За нарушения предъявлялись взыскания к ученицам и хозяйке. В случае повторения нарушения такой пансион на следующий год закрывали. Тем не менее, ученицы старших классов как-то ухитрялись обходить эти строгие правила.

В нашем пансионе хозяйка была доброжелательной и относилась к нам хорошо. Мы отвечали ей тем же и не подводили ее, стараясь соблюдать правила домашней дисциплины. Между собой жили дружно. Вырванные из родного гнезда, мы очень скучали по дому, и это объединяло нас. Первоклассницы иногда горько плакали, а девочки постарше старались развлечь их. В зимнюю пору, когда все уроки были уже выполнены, мы устраивались у теплой печи и предавались воспоминаниям о доме, о бабушках, мамах и папах и считали дни до каникул.

Взаимная помощь в приготовлении уроков была неписаным законом. Часто девочки бывают не в дружбе с математикой, а мне она давалась легко, и я охотно помогала решать задачи всем, кто в этом нуждался. Очевидно, математика помогла мне на первых порах заслужить уважение моих юных подруг, которые, в свою очередь, помогали мне в овладении искусством рукоделия. Так прошло три года.

Будучи оторванными от семейной жизни, мы находились в полной изоляции от общественно-политических событий. Ни в гимназии, ни в пансионе мы газет не видели, разговоров взрослых не слышали. А между тем шла война, надвигались революционные бури. Но до меня это доходило только во время каникул, когда я приезжала в Заречье. В деревне война принесла много горя: «призван в действующую армию», «получил повестку явиться», «ранен», «убит» — вот мрачные слова, которые чаще и чаще повторялись со слезами. Чуть ли не в каждой семье с трепетом ждали писем с фронта. Почтальонов в деревне тогда не было. Кто-нибудь из деревни пойдет в волость по своим делам и захватит корреспонденцию в свою деревню.