Записки арбатской старухи

В. Ф. являлся двоюродным братом нашего отца (сыном родной сестры моего деда Андрея, Акулины Илларионовны). Родители В. Ф. были бобылями и не имели земли. Но его отец, дедушка Федор, как хороший столяр, имел всегда хорошие заказы (делал столы, скамьи, табуретки) и был в деревне гробовщиком. А мать, бабушка Акулина, очень хорошо пела старинные песни и в молодости летом работала по найму. У них был небольшой домик на краю деревни и небольшой огород. Они имели двух сыновей — Василия и Петра, которые с ранних лет нанимались на летний сезон в пастухи, а зимой учились в школе с большим старанием и очень успешно. Окончив нашу сельскую школу, они стали учиться дальше в шестиклассном училище в Лодьине, в 12 верстах от Заречья. После училища один из братьев — Петр уехал в Петербург, где поступил на службу и стал чиновником. А Василий Федорович устроился домашним учителем в семье Лодьинского священника, где обучал грамоте двух девочек и подготовил их к поступлению в гимназию. Позднее он поступил на учительские курсы в Твери и, окончив их, стал учителем в нашей сельской школе. Все мои братья (Аркадий, Женя, Сергей) учились у него. Во время первой мировой войны В. Ф. был призван в армию, был на фронте, попал в плен. По окончании войны вернулся из плена и снова стал учительствовать в нашей школе, уже при советской власти.

В. Ф. пользовался большим уважением, как у взрослых, так и у детей. Он был исключительно скромным. Мягким по характеру, душевным и очень отзывчивым человеком. В. Ф. имел привлекательную внешность: высокий, стройный, светлый шатен с красивой пышной шевелюрой. Гимназистки старших классов, конечно, не могли не обращать внимания на молодого симпатичного учителя и, как мотыльки, кружили вокруг него. Он обладал отличным слухом, хорошо пел и играл на скрипке, в школе обучал детей хоровому пению. Перед большими праздниками организовывал церковный хор и руководил им. Таков был мой учитель и наставник при поступлении в гимназию. Думаю, что ему было не более 18 лет. Вместе с мамой он сопровождал меня в Старицу и в гимназии вел все переговоры с преподавателями.

Меня приняли в 3 класс гимназии с условием, что я должна в течение года приватно пройти программу по французскому языку за первые три класса (французский был обязательный предмет) и к началу следующего учебного года сдать экстерны. Начальница гимназии обещала рекомендовать соответствующего педагога.

Так я начала учиться в женской гимназии. В то время занятия в школах начинались с 15 августа (старого стиля). А с 1 октября, когда я немного освоилась с обстановкой, уже приступила к занятиям по французскому языку. Давала уроки мне молодая дама, жена офицера, по национальности полька; у нее было двое маленьких детей. Они жили в большой квартире. И преподавательница занималась со мной в кабинете мужа. Очевидно, она была хорошим педагогом и воспитателем, ибо училась я у нее с большим увлечением. Очень скоро для практики запоминания слов она ввела следующий прием: закончив урок, она не отпускала меня, а присылала ко мне своих маленьких детей — двух прелестных девочек в возрасте приблизительно 4–6 лет. Они вбегали в кабинет со своими игрушками и на французском языке бегло рассказывали, спрашивали и показывали мне свои игрушки, мячи. Вначале барьер застенчивости (особенно с моей стороны) затруднял наши контакты, но со временем, когда нам удалось преодолеть его, дело пошло на лад, и я всю зиму охотно играла с этими маленькими девочками в куклы, картинки и мячи, каких у меня в детстве, конечно, не было.

На следующий год я сдала экстерны и стала заниматься французским языком уже в своем классе. Таким образом, первый год обучения в гимназии у меня был нелегким. Но дополнительные уроки по французскому языку, заполняя почти все свободное от занятий в гимназии время, помогали мне переносить острую тоску от разлуки с родными. Впервые оказаться в городских условиях после глухой деревни, оторванной от семьи, не имея никаких навыков светского поведения, крайне застенчивой — это было в ту пору нелегкое дело. И училась я в первый год в гимназии весьма посредственно. У меня были тройки почти по всем предметам, кроме математики. Даже по рукоделию была тройка, я не умела ни вязать, ни вышивать, даже держать правильно иголку (держала ее, как бабушка и мама — большим и указательным пальцем). Была тройка и по рисованию.

Когда я сообщила о своих тройках отцу на фронт, то, естественно, он был очень огорчен и прислал мне сердитое и строгое письмо, в котором писал, что он кровь проливает, а я не могу как следует выучить урок. И, если так будет продолжаться и дальше, то он прекратит напрасную трату денег на мое образование. Я проплакала всю ночь, мне было очень горько, и бабушки не было со мной.