Записки арбатской старухи

Домашняя жизнь тоже шла в устоявшемся сезонном ритме. Весной мы выезжали на дачу, и мама там проводила летние месяцы. Мы прожили в Кратове на съемной даче более 20 лет. Дача принадлежала еврейской семье, очень безалаберной, олицетворявшей сразу все еврейские анекдоты. Но, в целом, это были очень симпатичные люди, особенно хозяйка Розалия Яковлевна, которая подружилась с мамой. Она заботливо относилась к маме, и я благодарна Р. Я. за то, что она присматривала за мамой, когда я уезжала в экспедиции. Дача была довоенная с участком в пол-гектара, занятым густым сосновым лесом, в котором весной расцветали ландыши. Хозяева были довольно беспомощны и не заботились о том, чтобы вырастить на своей земле что-нибудь. На солнечном пятачке у них была пара грядок, на которой росла какая-то хилая зелень.

Мама пыталась заняться сельским хозяйством, и наши хозяева охотно выделили ей кусочек земли для грядок и для клумбы. Но земля там была очень бедная и нуждалась в окультуривании, а у меня не было желания и времени ее удобрять. Поэтому на грядках рос только лук и укроп, но зато на клумбе царствовали лилии и гвоздики. Мама жила на даче до начала августовских дождей, а я приезжала в пятницу на выходные дни. Суббота уходила на хозяйственные дела, а в воскресенье мы с мамой ходили в лес за грибами (можно было набрать на жарку), либо я отправлялась на берег речки Хрипани, заросший ольшаником, и там читала и загорала.

В Кратове снимали дачу и Зоины родители, которые растили внучку. Зоя и Леня удирали в свои байдарочные походы, и мы с ними на даче виделись урывками.

В первые годы нашего житья на даче в поселке сохранялись старые обычаи дачного бытия. Вечером на закате солнца дачники прилично одевались и гуляли, любуясь красивыми цветниками на участках и архитектурными изысками. Дачники фланировали по просекам маленькими группками и раскланивались с встречными соседями. В нашей правой части Кратова были две необычные дачи. Одна принадлежала известному в Москве профессору медицины — Жаке. Дача была бревенчатая, украшенная глухой резьбой в духе иллюстраций Билибина к русским сказкам. Вторая необычная дача принадлежала писателю Всеволоду Иванову. Это было кирпичное высокое здание в форме маяка, почти без окон. «Маяк» был побелен и выглядел немного дико среди леса, в котором старые елки были выше верхушки маяка. Мама любила участвовать в этих гуляньях вместе с хозяйкой. Но в последние годы эти прогулки в стиле ретро были прекращены появлением на улицах фырчащих мотоциклов с выключенными глушителями. Молодежь из соседнего совхоза обзавелась мотоциклами и проносилась по тихим просекам под лозунгом «знай наших!». Грохот мотоциклов и пыльные шлейфы вымели с улиц пожилых дам в изящной обуви и заставили владельцев дач строить высокие заборы.

Отпуск у меня приходился на осень-зиму. Я не стремилась на пляжи, т. к. солнца хватало и в экспедициях. Хотелось домашней неспешной жизни. Нередко мы проводили отпуск вместе с моей ленинградской подругой Таней Платоновой:[14] либо она приезжала ко мне, либо я — к ней. В Москве мы все время куда-то спешили, чтобы успеть встретиться и поговорить с кучей добрых знакомых, а на культурную программу не оставалось времени и сил. Самовар не сходил со стола, а мы не успевали выспаться.

В Питере распорядок был другой: мы мало с кем встречались и ходили в театры и на концерты. Благодаря Тане, я посмотрела в Питере все спектакли, которые «были на слуху», в том числе молодого Смоктуновского в роли Мышкина. Про него говорили тогда, что он — актер одной роли. Как все ошибались! Но это было очень давно.

Танин дом на Большой Садовой примыкал к заднему фасаду Филармонии. И мы часто ходили туда по входным билетам и садились на диванчики за колоннами, откуда было хорошо слышно. Таня с семьей жила в старом доходном доме с двором-колодцем. Мне очень нравилась ее квартира с высокими потолками, тонущими в полумраке питерских сумерек, с подсобными комнатками буфетной и гардеробной и с ванной, которая топилась дровами. Все, как в 19-м веке. Мы обитали в ее комнате по бокам от кабинетного рояля. На стене висел большой гравированный портрет молодого Моцарта без подписи автора. Такого портрета я больше нигде не видела. Таня отказывалась играть, хотя училась музыке. Мы с ней слушали пластинки высокого качества, которые она привозила из-за Рубенса и которые ей дарили ее друзья. Таня особенно любила Рихарда Штрауса, который почему-то был у нас запрещен, и эти пластинки она ввозила контрабандой.