Записки арбатской старухи

С середины лета открывается Северный морской путь, по которому ледоколы ведут караваны судов на восток. Мы застали этот момент и вместе с полярниками провожали суда, которые шли по довольно узкому проливу близко к берегу. В этот период ежедневно работает ледовая разведка по всему Северному пути. Когда самолеты разведки поднимаются в воздух, все радиостанции включают громкую связь на случай тумана. В тот сезон все запускали пленку с песнями Высоцкого. Интересно то, что полярники были уверены, что Высоцкий сидит в тюрьме, и про это даже рассказывали какие-то подробности, в частности то, что он сидит где-то на севере. Поэтому они запускали его песни, чтобы выразить свое отношение к нему и тем, кто его преследует. Вот уж, действительно, народная любовь, с которой не поспоришь.

Обратно мы отправлялись вдвоем с Мазингом. Наше путешествие домой оказалось целой эпопеей. Сначала мы летели на маленьком вертолете до Диксона. Это был МИ-8, который тащился несколько часов. В нем не было отопления, и мы окоченели далее в своих бараньих тулупах. На Диксоне билеты на самолет были только на Воркуту, и мы решили лететь туда и познакомиться заодно с Уральским севером. Урал хорошо смотрелся из самолета, а в Воркуте пришлось ночевать в гостинице, переполненной подвыпившими командировочными. Наша главная проблема была — где поесть. Целый день мы летели почти без перерыва, а в Воркуте всюду продавали, что выпить, а едой, видимо, мало интересовались. В каком-то буфете нам удалось купить копченую колбасу, которую в Москве было не достать, но хлеба не было. На диванчике в гостинице мы пожевали колбасу и решили, что утро вечера мудренее. Утром нам удалось попасть на московский рейс, где кормили, а затем мы распрощались друг с другом в аэропорту, откуда Мазинг улетал к себе домой.

В этой экспедиции мы подружились с Виктором Мазингом и после встречались и переписывались. Он был очень интересным, широко образованным человеком, крупным специалистом в своей области и знатоком истории культур разных народов. Будучи эстонцем, он прежде всего интересовался угро-финскими народами, разбросанными по всей Европе до Волги. В. М. происходил из интеллигентной семьи, представители которой в течение нескольких столетий были пасторами или профессорами Дерптского университета. Один из его предков составил грамматику эстонского языка. Кстати, раньше по-эстонски говорили только крестьяне: это был язык простонародья, а интеллигенция говорила по-немецки. Мазинг был моим гидом в Таллинне, и показал мне много такого, что не видят обыкновенные туристы. Он познакомил меня и с эстонской русскоязычной литературой того времени. Несколько книг относительно молодых авторов были очень интересны, но они потерялись на фоне целого букета произведений русской литературы, которыми все зачитывались. В. Мазинг умер в 2001 г. в 75 лет.

К середине 70-х гг. у меня накопился большой материал за годы работы. Я активно публиковала свои результаты в наших и международных журналах и докладывала на конференциях. Мои методические разработки были признаны и приняты, и пора было обобщать экспериментальные данные. В это время у меня уже появились ученики. Я задумала написать большую монографическую работу и, сократив свои путешествия, засела за нее. Книгу издали в 1980 г. («Питание почвенных сапрофагов», Москва, Наука). К сожалению, так сложилось, что книжка вышла в мягкой обложке и с компьютерным набором. Чтобы ее издали в хорошем виде, нужно было вмешательство сверху: тогда были такие порядки. Мой шеф не захотел «вмешиваться сверху». И я очень расстраивалась, глядя на изданный экземпляр на плохой бумаге. Но позднее я успокоилась: приезжая в другие лаборатории, я видела на книжных полках свою книжку, растрепанную, испещренную подчеркиваниями и понимала, что она — в работе. Позднее книжку мою оцифровали, причем не наши, а чехи. Так что я трудилась не зря.

Отправив рукопись в издательство, я стала ее переделывать для защиты диссертации. Можно было защищать и книжку, но это было организационно более сложно. Эта работа была чисто технической, однако отняла много времени. В это время ВАК начал придумывать новые правила для оформления диссертаций. Из-за мелких несоответствий пришлось дважды перепечатывать всю работу. Тогда еще не было компьютеров, а ксероксы были на учете и использовались только для официальных документов. После машинистки нужно было выправлять опечатки, вставлять латынь и пр., что вызывало раздражение.