Записки арбатской старухи

В 70-х гг. многое было под запретом, например, «Всенощное бдение» Рахманинова. Но мне удалось его прослушать именно в этот период. В Питере было разрешено одно исполнение хору Минина под названием: Опус № 37. Тане достали один билет, и она подарила его мне. Концерт был в капелле им. Глинки. Народа оказалось вдвое больше, чем мест. Сидели на ступеньках, на перилах и на полу. Впечатление было потрясающее. После концерта я возвращалась домой через канал Грибоедова, на льду которого ветер завивал снежные круги. В ушах еще звучали траурные всплески хора, было ощущение страха, что вдруг начнется война. Я вспомнила, что есть картина Шагала «Всенощная Рахманинова». На ней изображена плачущая Богородица в зеленоватых тонах. Картина была подарена Михоэлсу. Я видела эту картину у его вдовы.

В Питере с утра я отправлялась бродить по улицам и музеям, куда ноги ведут. Ноги приводили меня к интересным местам, отмеченным в литературе и отсутствовавшим в путеводителях. Иногда я даже служила экскурсоводом для Тани. По вечерам мы, если оставались дома, бесконечно болтали и пили кофе, чтобы не заснуть. Для меня добывали самиздатовские книжки, которые давали «на одну ночь». В Питере с этой литературой было легче, чем в первопрестольной. Приходилось читать действительно ночью, т. к. днем было некогда.

В наших блужданиях по Петербургу и окрестностям мы погружались в 19-й век, и, приезжая в Москву, будто возвращалась из другого времени. Но и в Питере действительность напоминала о себе. Однажды я приехала очень ранним поездом и шла к Таниному дому, который стоял между театром Комиссаржевской и универмагом. Издали в утренних сумерках я увидела толпу людей, похожую на демонстрацию или митинг. Они стояли на Площади искусств и некоторые держали плакаты на высоких палках. Я решила, что сейчас появится милиция, их начнут разгонять, и пробиралась по стенке к парадному. Оказалось, что это — очередь за коврами. Люди пришли отмечаться, а на плакатах были обозначены городские районы. Каждый мог претендовать на ковер только по своему местожительству.

Таня — типичная петербурженка с глубокими корнями в этом городе. Ее мама имела родственные связи с семьей Гиппиус. Про Зинаиду все знают, а про ее сестер Татьяну и Наталью — почти ничего не известно. Татьяна была художница, она иллюстрировала «Балаганчик» Блока, ее иллюстрации появляются на музейных выставках. У Тани висели два пейзажа Татьяны Гиппиус, написанные акварелью. Сестры после революции остались в России. Они жили в Пскове и бедствовали, т. к. были лишенцами по социальному происхождению. После войны им стало еще труднее, т. к. они имели минус за то, что были на оккупированной территории. Таня с мамой ездили к ним и привозили продукты. Сестры были уже старенькие и не работали. А Зинаида им никогда не помогала и не интересовалась ими. Танин папа был архитектором, он погиб во время войны. Таня с мамой в начале войны оставались в блокадном Ленинграде, пока их не вывезли оттуда. С того периода у Тани были проблемы с сердцем и давлением. Таня скончалась от инфаркта в ночь на 1 января 1991 г.

В своем институте и в нашем узком дружеском кругу Таня занимала особое место. Она строго относилась ко всякому нарушению коллегиальной и человеческой этики, будучи сама безукоризненной в этом отношении, и ее реакция на поступки людей и события служила для всех окружающих лакмусовой бумажкой. В оттепель 50–60 гг. выяснились некоторые ранее скрытые неприглядные моменты поведения отдельных сотрудников, работавших вместе с нами. И мы все тогда были особенно чувствительны к малейшему отступлению от понимания порядочности в высоких традициях 19 века. Наверное, мы были максималистами и слишком критичными, но это была естественная реакция на необходимость молчания в предыдущие годы.