Записки арбатской старухи

Наконец, разрешили вылет, и мы улетели на север вместе с бульдозером. В лагере геологов (на пустом месте без адреса, только координаты) нам сообщили, что Челюскин закрыт, надо ждать погоду. Нас приютили и дали палатку для ночевки. Эти геологи готовили площадку для разведочных работ и занимались скорее строительством. Их лагерь был устроен очень солидно и рассчитан на долгий срок и разную погоду. Палатки их были стационарные, с полом. Они отапливались печками, в которых горела нефть. Запах был жуткий, приходилось держать открытым вход в палатку, но спать в пуховом мешке было тепло. Вертолет улетел обратно в Хатангу, и нам сказали, что, как только будет погода на Челюскине, за нами пришлют транспорт. Мы с Мазингом ходили по тундре, и он называл мне цветы, расцветающие на болотных кочках. Цветущие растения имели такие короткие стебельки, что почти не возвышались над моховым покровом. Особенно трогательно выглядели желтые цветы сиверсии, у которых лепесточки были покрыты густыми волосками. Как будто цветы оделись в шубку от холода. Погода была переменчивая: то снег, который покрывал зеленые кочки, то солнышко, которое растапливало этот снег. Все менялось по минутам.

Недалеко от лагеря жил горностай. Он выкопал для себя систему подземных ходов с несколькими выходами. Сидя у выхода, он высматривал добычу и выскакивал, чтобы ее схватить. Я решила его сфотографировать, когда он выбегает из норы, и улеглась у норы на фанерке с фотоаппаратом. Горностай очень заинтересовался аппаратом, потому что на стекле объектива играл солнечный зайчик. Он, как молния, выскакивал из норки и пытался слизнуть этот зайчик. Фото не получалось, я должна была протирать объектив, а горностай выглядывал из норки и издевался надо мной. За этим занятием застал меня прилетевший вертолет, и мы начали спешно грузиться, пока есть погода.

На Челюскине под ногами была черная твердь, которую не назовешь землей или почвой. Это была черная щебенка с антрацитовым отливом. На щебенке были разбросаны цветные пятна моховых дернинок и белые лишайники, похожие на макароны. Вот и вся пустыня. Но жизнь билась и здесь, на краю земли. Под моховыми дернинками было скопление мелкозема и растительной трухи, и там копошились наши объекты в большом изобилии. Но за пределы моховых укрытий они не выходили из-за холода.

Мыс Челюскин разделяет два моря — Карское и Лаптевых. Севернее Челюскина через пролив Вилькицкого расположены острова архипелага Новая Земля. Я слышала разговоры рыбаков на берегу: «Где ловил? — На Карском, там пусто. — Тогда пойду на Лаптевых». Оба моря в шаговой доступности.

На самом кончике Мыса поставлена каменная пирамида, знаменующая самую северную материковую точку. Мы все собрались вокруг нее и сфотографировались на память. Недалеко от этого памятника еще один — фюзеляж самолета, который разбился на Мысе еще до войны. Интересно, что за это время фюзеляж не заржавел, и краска сохранилась — слишком холодно.

На Мысе Челюскин было два самостоятельных хозяйства — полярная станция и аэропорт. Полярка представляла собой целый городок — жилые дома, метеостанция, служебные помещения, оранжереи, где выращивали овощи. Мы были постояльцами аэропорта. У них, помимо аэропортовых сооружений, было общежитие для летного состава, где нас поселили. Это был дом с электричеством, отоплением, теплой водой, столовой, где вкусно и по-домашнему кормили. Мы занимали две комнаты — для мужчин и женщин. В женской большой комнате работали и по вечерам гоняли чаи. Впрочем, вечеров практически не было. Мы застали разгар белых ночей, и при смещении временного пояса никто не мог ночью спать, работали до утра, благо солнце не садилось и свет не нужно было включать. А работы было много: мы приехали на месяц, и нужно было выполнить намеченную программу.

В середине полярного лета температура была около нуля, иногда на солнце в полдень воздух разогревался до 5 градусов, и мы изнывали от жары. Но изнывать долго не приходилось. Погода менялась каждые четверть часа. Пока сидишь на опытной площадке, уткнувшись носом в землю, ясная погода сменяется снегопадом. Поднимешь голову, а вокруг сплошной туман, и не знаешь, в какую сторону идти. Рельеф плоский, растительности почти никакой, нужно ждать, пока туман унесет ветром.

На Мысе за все годы его существования скопились тысячи бочек из-под бензина. На севере они не ржавеют. Эти бочки использовали для обозначения дорог между основными точками — между поляркой и аэропортом, между общежитием и ангаром, складом горючего и пр. В туман и пургу по бочкам можно дойти до какого-нибудь укрытия, а зимой еще вдоль бочек натягивали веревки, чтобы не унесло ветром. Летом на поверхности грунта подтаивает вечная мерзлота, и он превращается в болотную трясину. Нужно обувать высокие литые сапоги. При каждом шаге вынимаешь сапог из густой грязи. Пока сходишь на дальнюю площадку в 5 км от дома, приползаешь обратно уже без сил.