Записки арбатской старухи

Однако наши музыкальные вкусы не во всем сходились. Например, я очень любила куплеты «Красотки, красотки, красотки кабаре» и пыталась танцевать под них что-то вроде русского с присядкой. Леня стыдил меня и говорил, что они неприличны. Он, видимо, боялся, что я спою эти куплеты при маме, и она будет его ругать, что это он меня научил. Впрочем, мы с ним уже тогда умели дозировать информацию для мамы, так что он мог быть спокоен. Но и у него были вкусы, которые мне не нравились. Тогда часто передавали музыкальную комедию про Анюту, которая продавала цветы в оккупированном городе, а сама была партизанкой. Она влюбилась в немецкого офицера, который оказался нашим разведчиком. Леня любил петь куплет: «Как однажды весной офицер молодой взял корзину цветов в магазине, взором, полным огня, посмотрел на меня и унес мое сердце в корзине». Мне казался он пошлым, и я затыкала уши.

Но концерт заканчивался, и голос Левитана говорил: «Московское время 18 часов. Передаем последние известия…». И в это время начинал медленно зажигаться свет в электролампочке.

Мы вскакивали, но прежде чем разойтись по комнатам, выполняли еще одну сложившуюся у нас традицию. Ежедневно мы заключали пари (на интерес) на то, сколько сегодня будет салютов и какое максимальное количество залпов. Я всегда загадывала по максимуму — 3 салюта и 24 выстрела. И почти всегда проигрывала. 24 выстрела давали только при освобождении крупных городов республиканского значения, а 3 салюта в день стали частыми только к концу 1944 г. Но мне хотелось приблизить победу. Мы с Леней обменивались рукопожатием (обязательным при заключении пари) и расходились.

Побег от бабушки

Летом 1947 г. меня отправили пожить к бабушке Наташе, пока родители разберутся с разводом и ремонтом. После войны дядя Аркаша начал работать в Курчатовском институте (тогда — Лаборатории атомной бомбы). Его семья жила в финском домике в поселке для сотрудников, недалеко от канала им. Москвы. Дядя Аркаша очень много работал, приходил за полночь, тетя Нюра тоже работала. У Жени была своя детская компания, а мы с Галей сначала были вместе, а потом ее отправили в Артек. Я, как всегда, много читала, но не могла отвлечься от грустных мыслей по поводу распада моей семьи и смерти Паи. Мое ощущение заброшенности усугублялось тем, что бабушка и дядя Аркаша переживали из-за маминого решения о разводе, и иногда вслух обсуждали его, в расчете, что я не слышу. Но до меня все это доходило. В это время стало известно, что у дяди Сережи, который работал в США, нелады с Зиной, и там тоже назревает развод. Дядя Аркаша не выдержал и как-то высказался со свойственной ему прямотой: «Вот женятся, заводят детей, а потом разводятся и мне подкидывают». Это было последней каплей.

В то лето я регулярно ездила к стоматологу, т. к. за время войны мои зубы пришли в беспорядок. У меня были деньги на дорогу и на мороженое. Однажды я заехала на Арбат к папе и спросила, не могу ли я жить дома. Папа отказал мне, сказав, что мама так решила, что за меня отвечают сейчас дядя Аркаша и бабушка. Папа не хотел с ними ссориться и просил потерпеть, пока мама вернется. Я расспросила, когда вернется мама и получила ответ, что она должная приехать такого-то числа, примерно в 10 часов вечера. Я решила, что не буду ждать, когда мама приедет за мной, и приеду домой в тот же день и час, когда она вернется.

В тот день был хороший теплый вечер, бабушка и тетя Нюра сидели на крылечке, Женьку уже уложили спать. Ровно в 10 часов я зажала в руке кошелек, спрыгнула с крыльца, встала перед бабушкой и тетей Нюрой, поблагодарила за гостеприимство и объявила, что уезжаю домой, т. к. они теперь за меня не отвечают. Все это было заранее придумано в лексике рыцарских романов, они решили, что я играю в какую-то игру и благосклонно меня слушали.

Я повернулась и пошла за калитку. Они не двинулись. Я пошла к трамвайному кругу. По дороге нужно было пройти мимо площадки охраны лаборатории, которая освещалась прожектором. Я знала, как обойти освещенное место и шмыгнула мимо, а потом быстро, как могла, пошла вдоль парка к трамваю. Было темно и очень страшно. Я услышала за собой какие-то шаги, которые меня догоняли. Я припустилась еще быстрее, потом задохнулась и замедлила. Шаги тоже замедлили и не приближались. Так мы с невидимкой дошли до освещенной трамвайной остановки. В освещенный круг трамвайной остановки вслед за мной вынырнул взрослый молодой человек. Он увидел меня и пришел в ужас: девочка в темноте, одна! Он спросил:

— Куда ты едешь?

— К маме.

— Откуда?

— От бабушки.

— А почему тебя никто не провожает?

— Бабушка старая.

— А ты знаешь дорогу домой?

— Знаю, я часто езжу одна.

Мой попутчик попытался заплатить за меня в трамвае, но я гордо отказалась. Он довез меня до станции Арбатской, я уверила его, что знаю, где мой дом, и мы расстались.