Записки бродячего врача

Простой вариант – искупаю я. Например, целый год я прелюбодействовал, убивал и учинял клятвопреступления пять дней в неделю, с восьми до пяти, на полную ставку, а потом взял неделю отпуска и умерщвлял плоть тем или иным способом. И мне все списалось.

Сложный вариант – кто-то искупает за меня. Например, целый год я прелюбодействовал, убивал и учинял клятвопреступления пять дней в неделю, с восьми до пяти, а потом кто-то – ради меня – взял неделю отпуска и умерщвлял собственную плоть тем или иным способом. И опять мне все списалось.

Или, скажем, у меня ужасно болит зуб. И немедленно Высшими Силами кому-нибудь в Руанде учиняется геноцид. Впрочем, не надо таких страстей. Скажем, у меня ужасно болит зуб – и немедленно кто-то падает на льду и ломает ногу. И мне об этом становится известно.

Но, господа, хотя несчастье ближнего моего может быть бальзамом для души, но мой-то зуб от этого меньше болеть не будет! Хотя, возможно, я неправильный такой…

И я все бы это написал, если бы мне не было жалко Муму.

Ну сколько можно тянуть бедную собачку?

Волшебная сила искусства

Один молодой человек, одержимый нездоровой страстью к чужому имуществу, забрался в чужой дом и только начал присваивать это имущество, как неожиданно вернулся хозяин дома и, не говоря дурного слова, схватил верную электрогитару и проломил ею череп молодому человеку.

Нейрохирурги долго боролись за грабительскую жизнь и таки спасли. Гитара не пострадала.

Сей поучительный эпизод еще раз доказывает необходимость классического образования и, в частности, обучения музыке. Конечно, от какой-нибудь худосочной скрипки или неподъемного фортепиано пользы может быть меньше, чем от электрогитары, но если уронить крышку рояля на пальцы грабителю, то педагогический эффект может быть вполне удовлетворительным.

Учитесь музыке, господа. Сила прекрасного не имеет предела.

Из семейной истории

Дед Яков Давыдович был цельнометаллическим сталинистом, и до конца жизни газета «Правда» была для него источником истины в последней инстанции. С моей теткой, которая ошивалась в кругах таки диссидентских, у них бывали дискуссии не на живот…

Дед служил военфельдшером в Гражданскую, стал членом партии в 1920-м. Окончив мединститут, оказался, по распределению, заместителем декана медицинского факультета Астраханского университета – наверно, как старый (уже по тем временам) большевик. Одной из его обязанностей была организация выхода рыбаков на путину. И инструментами для выполнения этого задания партии были наган и термометр, которые жили мирно в одной и той же кобуре и демонстрировались трудящимся попеременно.

Потом он был главврачом в разных местах, включая медсанчасть Сталинградского тракторного, куда его бросили бороться с какими-то эпидемиями… В какой-то момент городская газета опубликовала обличительную статью о докторе Зеликмане, который якобы во вражеских целях распродавал больничное имущество. Пару недель вся семья спала не раздеваясь, ожидая, что придут, но пронесло. Добрые люди убрали деда из медсанчасти с глаз долой.

Отечественную войну он встретил директором Сталинградского фельдшерско-акушерского училища, на базе которого в первые же дни войны был сформирован полевой госпиталь, дошедший впоследствии в составе одного из Белорусских фронтов до Австрии.

Репутация у деда была человека жесткого, что по тем временам заработать было не очень просто. Как я понимаю, в «хозяйстве» Зеликмана был порядок: врачи занимались своим делом, а не поисками лекарств и перевязочного материала; все оборудование работало, пациенты и персонал всегда накормлены, и все, что можно было выжать из командования и снабженцев, было выжато до капли, принесено в норку и поставлено на пользу дела.

Мне в свое время не удалось расколоть его на какие-нибудь героические истории. Я знаю, что он не носил ничего серьезнее пистолета ТТ и только однажды летал к партизанам через линию фронта на кукурузнике…

Я как-то беседовал с одним довольно близким родственником, который в конце войны, к счастью, не очень сильно, но обгорел в танке. Дед к тому времени уже командовал реабилитационным санаторием в Баден-Бадене, и этот родственник совершил горькую ошибку, когда решил, что ему (уже в команде выздоравливающих) стоит провести некоторое время под крылышком у дяди Яши.

Рассказывая мне это в годах восьмидесятых, он все еще поеживался, поскольку дядя Яша имел обыкновение снимать шкуру с подчиненных, две – с самого себя, а пытавшиеся примазываться родственники получали по полной…

После войны армию сократили, деда отправили в отставку в чине подполковника, он осел в Киеве и работал главврачом разных больниц и поликлиник, которые до его прихода разваливались на глазах, а после – начинали блестеть чистотой и трудовой дисциплиной.