Записки еврея

Въ числ? охотниковъ, д?лавшихъ своимъ пос?щеніемъ честь «Лондону», былъ только одинъ еврейскій охотникъ. Это былъ чахлый челов?чекъ средняго роста, сутуловатый, съ испитымъ, бол?зненнымъ лицомъ, изрытымъ оспой, съ полупл?шивой головой. Его новый костюмъ отличался какимъ-то. своеобразнымъ арлекинизмомъ. Онъ не братался съ прочими охотниками, а держался особнякомъ, забившись въ уголъ. Сначала русскіе охотники взъ?лись-было на него, придираясь и ц?пляясь за каждый случай, за каждое его слово, чтобы нат?шиться по своему надъ жидомъ, р?шившимся пойти до одной дорог? съ ними; но когда этотъ жидъ, расщедрившись, началъ ихъ заливать разными питіями, то не только перестали съ нимъ враждовать, но, напротивъ, стала оказывать ему н?которое уваженіе. Еврейскій охотникъ некогда, не буянилъ, не бранился, не горланилъ п?сень, не отплясывалъ казачка, а какъ-то тупо относился ко всему его окружающему. Онъ пропивалъ свою будущность какъ будто на зло, наперекоръ судьб?, и пропивалъ ее въ одиночку, съ грустью и сосредоточенностью въ самомъ себ?. Какъ т?нь, в?чно сопровождалъ его наниматель, грустный, бл?дный, пожилой еврей, унижавшійся передъ спасителемъ его сына, оберегавшій этого спасителя, какъ зеницу ока и безропотно исполнявшій вс? прихоти охотника, какъ бы он? дики ни были. Сердце надрывалось, глядя на нанимателя-мученика и на мучителя-охотника. Оба были одинаково несчастны, одинаково озлоблены, съ тою только разницею, что наниматель скрывалъ свою ненависть подъ личиною ласка и терпенія, а охотникъ не маскировался, громко называлъ своего патрона душепродавцемъ, діаволомъ искусителемъ и тиранилъ его съ рафинированною жестокостью.

— Эй, лохматый песъ! кликнетъ вдругъ охотникъ нанимателя.

— Что, мой другъ? подобострастно отзовется наниматель.

— Мн? скучно.

— Что-же д?лать, душа моя?

— Прокатиться хочу.

— Изволь, мой милый, я сейчасъ найму бричку. По?демъ.

— Бричку?! И безъ тебя нанять могу.

— На чемъ-же ты прокатиться хочешь?

— На плечахъ.

— На плечахъ?

— Да, на плечахъ, и непрем?нно на твоихъ плечахъ.

— Смилуйся, другъ мой. Какъ это можно?

— А какъ это можно, чтобы на моихъ плечахъ катались разв? солдатюги ц?лые двадцать-пять л?тъ изъ-за твоего плюгаво сына?

— Ты в?дь деньги за это получилъ. И какія еще деньги! Охъ!

— Ха, ха, ха, деньги! А гд? они, эти деньги? Половины ужь н?тъ.

— Я-же не виноватъ, что ты ихъ на в?теръ с?ешь. Я кровными денежками заплатилъ. Зач?мъ разбрасываешь ц?лыми пригоршнями?

— Будь они прокляты, твои деньги, вм?ст? съ тобою, искусителемъ. За каждый твой грошъ я получу сто фухтелей.

Нельзя себ? вообразить, какія адскія мученія претерп?валъ злосчастный наниматель отъ тираніи своего наемника, и ту униженную роль, которую онъ разыгрывалъ со слезами на глазахъ и бол?зненною улыбкою на устахъ. Изъ любви къ сыну онъ все переносилъ безропотно. Но надобно было вид?ть лицо мученика наканун? дня, назначеннаго для отправки рекрутовъ губернское рекрутское правленіе! Драма приближалась къ развязк?. Для нанимателя предстояло разр?шеніе вопроса: быть или не быть. Охотникъ, вопреки вс?мъ подмазкамъ, могъ быть признанъ негоднымъ, а тогда — погибъ любимый сынъ, погибли и деньги, большею частью растранжиренныя уже расточительнымъ охотникомъ. Съ лихорадочнымъ волненіемъ и съ тяжкой думой на чел? еврей-наниматель угощалъ своего охотника въ «Лондон?», обнимая и напутствуя его самыми искренними благословеніями. Съ такой-же тяжелой думой на испитомъ лиц?, молчаливо-угрюмо принималъ охотникъ ласки своего покупателя. Я наблюдалъ эту сцену съ напряженнымъ любопытствомъ. Наступалъ уже вечеръ, когда хозяинъ-еврей поднёсъ охотнику посл?днюю рюмку и деликатно напомнилъ о томъ, что пора идти домой приготовиться на завтра въ дорогу.

— Въ дорогу? вскрикнулъ охотникъ. — Въ какую такую дорогу?

— Какъ? робко зам?тилъ наниматель. — Ты забылъ разв?, что завтра вс?хъ рекрутъ отправляютъ въ губернію?

— А мн? что до этого за д?ло?

— Какъ? Ты шутишь?

— Дуракъ, неужели ты думаешь, что я на самомъ д?л? пойду въ рекруты за твоего сына?

Наниматель вздрогнулъ и побл?дн?лъ, какъ ст?на. Охотникъ видимо наслаждался мученіями своего собес?дника.

Подобно мн?, за этой непріятной сценой сл?дилъ какой-то русскій зажиточный м?щанинъ, поившій на прощанье своего охотника тутъ-же, въ «Лондон?». Онъ не выдержалъ.

— Ты, еврей, чего поблажки даешь твоему батраку? Ты его по людски — за чуприну. Чего ерепенится? Денежки забралъ, а теперь на попятный дворъ! А вотъ я теб? помогу, коли самъ не ум?ешь.

М?щанинъ всталъ съ явною р?шимостью помочь своему ближнему. Но еврей схватилъ м?щанина за руку и началъ умолять.

— Спасибо, добрый челов?къ. Ради Бога, не трогай его. Мы не можемъ такъ поступать, какъ вы, русскіе. Прошу тебя, если хочешь мн? сд?лать добро, — не трогай моего охотника.

— Самъ чортъ васъ тамъ разберетъ, проц?дилъ сквозь зубы м?щанинъ, махнулъ рукою, плюнулъ и отошелъ прочь.