Записки еврея

Событіе этого роковаго развода взволновало кружекъ праздныхъ людей, не мен?е того, какъ взволновало въ свое время Европу страшное убійство Троппмана. Встрепенулись, засуетились, закружились и зашип?ли разные полудремавшіе гады и пресмыкающіяся. Я сторонился отъ этого зловоннаго болота и наслаждался безсильнымъ б?шенствомъ т?хъ, которые не досягали до меня, которые пытались, но никакъ не могли выползть за сухой берегъ…

Я н?сколько успокоился. Но то, къ чему я стремился, такъ-же далеко отъ меня теперь, какъ было далеко и прежде. Тотъ миражъ, называемый счастьемъ, который манилъ меня за собою во всю жизнь, продолжаетъ меня манить и теперь; но я ему уже не дов?ряю. Да и путь сд?лался безнадежнымъ. Я спускаюсь уже по склону жизненной горы.

Мудрые н?мцы, назвавшіе изв?стное, но неуловимое душевное состояніе непереводимымъ словомъ «Gemuth», открыли въ душ? челов?ка новую своеобразную бол?знь. Эту бол?знь они назвали «Die Fierzig-jahres-Krankheit» (бол?знь сорока л?тъ). Безпомощный, б?дный челов?къ, безъ путеводителей и поддержки, грубо толкаемый сзади нуждою, голодомъ и лишеніями, начинаетъ свое карабканье на крутую гору, называемую жизнью. Извилистыя, чуть зам?тныя тропинки ведутъ къ разнымъ гребнямъ. Вс? эти тропинки ус?яны острыми камнями, выскользающими изъ-подъ ногъ истощеннаго путника. По сторонамъ обрывы и пропасти. На пути непроходимые терновники, населенные кровожадными хищниками. Путнику выбора н?тъ: «умирай или карабкайся». Страшный путь поглощаетъ его лучшія силы. Онъ поминутно спотыкается, падаетъ, встаетъ и взбирается все дальше, все круче. Очертя голову, перескакиваетъ онъ разщелины, голыми руками раздвигаетъ запутанныя в?тви терновника, съ ловкостью отчаянія увертывается отъ острыхъ зубовъ, отъ смертоносныхъ жалъ. Наконецъ, достигаетъ онъ своей высшей точки, своихъ сорока л?тъ; достигаетъ и того изъ многочисленныхъ гребней горы, къ которому онъ стремился. Усталый, истощенный, облитый потомъ и кровью, падаетъ онъ въ изнеможеніи и, на н?сколько минутъ, погружается въ тяжелый, тревожный сонъ. Но содрогнувшись отъ толчка невидимой руки, онъ просыпается и опять вскакиваетъ на ноги. Невольно взоръ его устремляется назадъ, на ту тропинку, по которой онъ взбирался. Съ ужасомъ и отвращеніемъ отворачивается онъ отъ ненавистной панорамы. «?тъ, — думаетъ онъ, — эта картина всегда будетъ смущать и пугать меня. Поищу бол?е удобнаго, для душевнаго спокойствія, пункта». Съ лихорадочною торопливостью подбираетъ путникъ закоржав?лую, полупустую свою котомку, въ форм? сердца, упаковываетъ въ нее свои растрепанныя уб?жденія, свои истерзанныя в?рованія, и направляется дальше. Но куда-же дальше? Еще шагъ — и узкому гребню конецъ. Опять такая-же крутая тропинка внизъ. М?стность еще бол?е дикая, еще бол?е страшная. Т?-же острыя скалы, т?-же непроходимые терновники. А тамъ, по сторонамъ, шаловливые, юные дикари новаго покол?нія, съ стр?лами насм?шки на натянутыхъ лукахъ, скалятъ зубы на встр?чу полуотжившему, измученному путнику. «И это все? и для этого только я карабкался? Н?тъ, туда не хочу», вскрикиваетъ б?дный путникъ. «Иди», спокойно повел?ваетъ время и безпощадно толкаетъ внизъ, по крутому склону горы. А подъ горой, весь горизонтъ окутанъ непроницаемою мглою, и изъ этой мглы широко зіяетъ бездонная пропасть… Пропасть, поглощающая вс? жизни челов?ческія, и счастливыя, радостныя, и такія изуродованныя, какъ моя…

* * *

Какъ ни одна мысль не заканчивается безъ точки, такъ ни одно письмо или записка, появляющаяся въ области беллетристики, не заканчивается безъ неизб?жнаго postscriptum. Я не считаю себя въ прав? отступать отъ обще-принятой формы при закончаніи «записокъ еврея». Кстати, я состою еще въ долгу у н?которыхъ моихъ единов?рцевъ, удостоившихъ мой слабый литературный трудъ своими изустными, письменными и печатными отзывами.

Отзывы эти, касавшіеся различныхъ сторонъ и м?стъ «записокъ еврея», расходились между собою въ н?которыхъ пунктахъ, но, какъ стройный хоръ, сливались въ общій тонъ порицанія. Порицанія эти выражались въ форм? горькихъ вопросовъ.

— Зач?мъ выносить соръ изъ родной избы?

— Къ чему поднимать ?дкую, талмудейскую и кагальную пыль, отъ которой приходится намъ самимъ-же непріятно отпихиваться?

— Правда, самая святая правда не всегда бываетъ полезна и безопасна.

— Достаточно порицаютъ насъ другіе. Къ чему еще порицать самихъ себя? Недруги (а ихъ, въ посл?днее время, расплодилось очень много) скажутъ, пожалуй: «Если сами вынимаютъ изъ собственнаго глаза на показъ порошинку, то въ этомъ хитромъ, полузакрытомъ глаз?, безъ сомн?нія торчитъ ц?лое бревно».