Записки еврея

Онъ постигъ, что солнце восходитъ и заходитъ не для одного опред?ленія часа молитвы, что луна всплываетъ на горизонт? не для того только, чтобы къ ней подпрыгивать[10], что челов?ческая голова создана не для одной ермолки. Новый рядъ идей, родившихся въ его голов?, поглотилъ вс? его способности; новый яркій св?тъ, озарившій его умъ, придалъ блескъ окружающей его грязноватой обстановк?. Ученики перестали ему казаться глупыми, а домашній бытъ — горькимъ. Въ немъ создавался новый міръ, и онъ вс?ми чувствами и вс?мъ чутьемъ души прислушивался въ процессу собственнаго возрожденія.

Недолго однакожь суждено было б?дному отцу моему блаженствовать. Внутренніе помыслы челов?ка невольно вырываются по временамъ наружу и разрываютъ плотину внутренней замкнутости, какъ бы кр?пка она ни была. Въ диспутахъ моего отца вырывались иногда такія мысли и выраженія, которыя были совершенно чужды талмудейскому и хасидимскому ученіямъ. Даже съ своими учениками онъ при удобныхъ случаяхъ отдалялся отъ прямаго предмета преподаванія, и объяснялъ имъ значеніе и законы новолунія, причины затм?ній[11] и тому подобное. Въ своемъ забытьи, онъ не зам?чалъ той пропасти, которая образовалась мало по малу вокругъ него; не зам?чалъ возраставшей холодности своихъ прежнихъ друзей, и подозрительныхъ пріемовъ родителей своихъ учениковъ, число которыхъ съ каждымъ днемъ уменьшалось подъ различными предлогами. Онъ уже тайно обвинялся въ эпикуреизм?,[12] и катастрофа подкрадывалась къ нему все ближе и ближе.

Въ одну изъ пятницъ, вдругъ самымъ неожиданнымъ образомъ, притащился на одноколк? тесть отца моего, знаменитый раввинъ города X. Раввинъ этотъ родился, учился, достигъ высокаго сана и состар?лся въ родной нор?, вы?зжая изъ своего городка всего раза два въ теченіе семидесяти л?тъ жизни, и то въ самыхъ торжественныхъ случаяхъ. Въ этомъ дряхломъ фанатик? содержалось бол?е стоицизма и пренебреженія къ жизни, ч?мъ въ ц?лой дюжин? самыхъ сумасбродныхъ факировъ. Его внезапный прі?здъ, натуральнымъ образомъ, возбудилъ много толковъ въ городк? Р. Посл? холоднаго, истинно-раввинскаго прив?тствія, гость, не сообщая никому о ц?ли своего пос?щенія, отправился въ баню. Возвратившись оттуда раскрасн?вшимся донельзя, съ пейсами и бородою, похожими на мочалки, онъ, не говоря ни слова, переод?лся въ субботнее платье и поб?жалъ въ синагогу[13]. Ц?лый вечеръ зат?мъ и весь день субботній онъ такъ былъ поглощенъ различными религіозными обрядами[14], такъ былъ погруженъ двойною своей душою[15] въ небесныя созерцанія, что отцу моему р?шительно не было возможности подступить къ нему съ разспросами. Да и было бы напрасно его разспрашивать: этотъ святой по субботамъ даже не разговаривалъ о житейскихъ вздорахъ и вообще не выражался будничнымъ языкомъ[16]. Т?мъ не мен?е отецъ мой не могъ не зам?тить какой-то скрытой перем?ны въ обращеніи дражайшей своей половины, и какой-то холодной злобы со стороны святаго тестя, выражавшейся въ частыхъ косвенныхъ взглядахъ и мурлыканіи.

Насталъ часъ таинственной трапезы[17], посл?дней въ день субботный. Къ прі?зжему гостю собрались вс? знаменитости кагала города Р. и вс? ученые хасидимы. Съ нетерп?ніемъ ожидали пропов?ди знаменитаго прі?зжаго,[18] но къ удивленію общества, раввинъ упорно молчалъ.

Одинъ изъ собранія не вытерп?лъ и съ робостью обратился въ раввину.

— Раби! мы вс?, сколько вы насъ видите, собрались удостоиться вашего прив?тствія, и им?ть счастіе услышать одну изъ пропов?дей вашихъ, которыя такъ знамениты между д?тьми Израиля. Наши уши не пропустятъ ни одного изъ драгоц?нныхъ словъ великой Торы.

Не скоро посл?довалъ отв?тъ. Наконецъ, раби отнялъ руку, которая упиралась о его широкій лобъ, и сдвинулъ соболью шапку на затылокъ.

— Братья мои, д?ти Израиля! мой духъ помраченъ, моя душа покрыта пепломъ скорби. Я скорблю за святую в?ру праотцевъ нашихъ. Гн?ва божьяго дрожу я за себя и за васъ, д?ти мои. Между нами эпикуреецъ, нечестивецъ, союзникъ діавола. Ангелы св?та уб?гаютъ его! Сторонитесь, уб?гайте и вы его! онъ оскверняетъ насъ, онъ дышетъ заразой, какъ моровая язва.

При этомъ возглас? все общество взволновалось и невольно отшатнулось, полагая увид?ть какой-нибудь призракъ бродячей души проклятаго гр?шника.

— Раби Кельманъ, раби Цудекъ, раби Мееръ! продолжалъ старикъ: — укажите д?тямъ Израиля этого зачумленнаго эпикурейца, какъ вы указали мн? его вашимъ благочестивымъ письмомъ, за которое да благословитъ васъ Господь.

Въ одно мгновеніе, какъ бы по команд?, три правыя руки сомнительной опрятности, принадлежащія тремъ доносчикамъ, приц?лились прямо въ лобъ б?днаго моего отца.