Так они и сделали, причем уже во второй раз. Они снова поднялись в атаку, британцы плечом к плечу с сипаями, вынырнув из предрассветной мглы прерывистыми линиями красных мундиров. Впереди них гремели пушки конных батарей, а позиции хальсы озарялись потоками пламени. Канониры сикхов здорово потрепали наступающие полки и взорвали несколько наших зарядных ящиков, так что красные колонны продвигались вперед как будто среди огненных столбов, из которых то и дело вылетали яркие вспышки наших ракет Конгрива, за которыми тянулись хвосты черного дыма. Это последнее сумасшедшее усилие — думал я, со страхом наблюдая эту картину из тыла. Там никто просто не мог устоять — но они все же шли вперед, прямо сквозь этот шквал огня и металла, истощенные, полуголодные, промерзшие до костей, почти без глотка воды. Впереди верхом ехал Хардинг, его пустой рукав был засунут под ремень, и рассказывал своим адьютантам, что не видал ничего подобного со времен войны в Испании, а Гауг вел правый фланг, полы его белой боевой куртки развевались на ветру и были хорошо видны издалека. Затем они пропали в дыму — поредевшие шеренги, потрепанные знамена и посверкивающие клинки кавалерии — и я возблагодарил Господа, что сам я здесь, а не там, после чего призвал ракетчиков крикнуть троекратное «ура!» в честь наших отважных товарищей. А потом вернулся в тенек, к честно заработанному завтраку, состоявшему из хлеба и бренди.
Будучи новичком в этом деле, я не ожидал скоро увидеть их снова на этом кровавом пути — но уже за пределами нашей видимости они вновь пошли на штурм укреплений и прошли сквозь весь Фирозшах, как стальной кулак, так что уже к полудню на всей позиции не осталось ни одного живого пенджабца, а мы взяли семьдесят пушек. Не спрашивайте меня, как нам это удалось — поговаривали, что кое-кто из хальсы смылся еще предыдущей ночью, а остальные были в растерянности, поскольку сам Лал Сингх со своими приближенными сбежал, так как акали уже жаждали их крови — но все это ничего не объясняло, по крайней мере, мне. Численный перевес все еще был на той стороне, так же как и все преимущества оборонительных укреплений — так как же нам удалось их разбить? Не знаю, меня там не было — но позже я так же не мог понять событий Альмы, Балаклавы, Канпура, но я жалел наших ребят, Господи помоги мне, и в том не было моей вины.
Я не принадлежу к числу шовинистов-джинго, утверждающих, что британский солдат храбрее всех других — или даже, как говаривал Чарли Гордон, что он может быть храбрым чуть дольше своих противников. Но я готов поклясться, что нет ни одного солдата в мире, который бы еще также верил в мужество товарищей, стоящих рядом плечом к плечу — и это чувство порой стоит целой дивизии. Конечно же, если это не я стою рядом с вами.
Все утро продолжали подходить раненные, но гораздо меньше, чем вчера, и теперь они чувствовали себя настоящими победителями. Они дважды разбили превосходящие силы хальсы и третьего сражения при Фирозшахе уже быть не могло — по крайней мере, не с войсками Лала, которые уже в паники бежали к Сатледжу, а наша кавалерия гналась за ними по пятам. «Тик хай, Джонни!» — орал сержант Двадцать девятого полка, опираясь на сипая-наика — они оба были ранены в ноги, и ковыляли, используя вместо костылей ружья. «О, за нашего Джонни стоит выпить рому, а? Они могли нас отбросить аж до Мудки, но ты, черномазый, сегодня тоже честно заработал свои чапатти!» И все вокруг восклицали, ревели и помогали им — большеголовому краснолицему мерзавцу и стройному смуглому бенгальцу, причем у большинства глаза горели все тем же диким блеском. Это была победа — все это было у них в глазах, даже у бледного корнета Третьего полка легкой кавалерии, с рукой, оторванной по самый локоть, который громко стонал, пока его бегом относили в тыл, и у рядового пехотинца, у которого тулваром была страшно рассечена щека, так что он плевал кровью при каждом слове, рассказывая, как Гауг закрепился в сикхских траншеях на случай контратаки, но ее уже не стоило опасаться.
— Мы их разбили, сэр! — кричал он и его лицо было таким же красным, как и мундир, залитый кровью. — Думаю, теперь они вряд ли остановятся до самого Лахора! Слышите, как чествуют старого папашу Гауга — вот это парень, а? — Он уставился на меня, зажимая свою рану грязной тряпкой. — А как вы себя чувствуете, сэр? Вроде бы вам нехорошо, судя по вашему виду, если позволите заметить...