Записки Флэшмена. Том 2.

— Да чтобы все проклятия и болезни постигли Золотую Курочку, которая изо всех сил изображает помощь, а на самом деле присылает не больше, чем хватило бы на завтрак птичке! Чириаки-хазри! — это кудахчет Гулаб Сингх! Если он хочет нам добра, пусть приходит и ведет нас, вместо этого куска сала, которого ты сделала нашим генералом! Предложи ему прийти, кунвари, одно твое слово — и он вскочит в седло, чтобы мчаться в Собраон!

Раздался рев — «Гулаб! Гулаб! Дайте нам догра в генералы!» — но они все еще сохраняли свой строй.

— Гулаб давно под пятой Малки-лата и вы это знаете! — обрезала его Джиндан. — Но даже и теперь среди вас есть такие, кто не прочь сделать его махараджей — преданная мне хальса! — На мгновение все стихло. — Мне рассказывают, что вы посылаете к нему послов... да, в нарушение своих священных клятв! Одну руку вы протягиваете за хлебом, а другой обделываете предательские делишки — вы, хальса, вы, Чистые...

И дальше она продолжала абсолютно непечатными выражениями, которые я уже слышал в Майан-Мире — пока Гарднер мягко не ступил вперед и не ухватил ее за руку. Она оттолкнула его, но поняла намек — и в самое время, поскольку за занавеской пятьсот рук ухватились за эфесы мечей, а Имам-Шах просто почернел от ярости.

— Это ложь, кунвари! Ни один из нас не станет служить Гулабу как махарадже — но, клянусь Богом, он умеет драться! Он не будет прятаться в палатке, как Тедж и не сбежит, как твой наложник Лал! Он может вести за собой людей — так дай ему повести нас! На Дели! К победе!

Она выждала, пока крики стихнут и заговорила ледяным голосом, в котором звенело презрение:

— Я уже говорила, что мне не нужен Гулаб Сингх — и не нужны вы! Кто вы такие, чтобы обвинять его? Чего вы стоите, вы, герои, марширующие на войну, распевая песни и размахивая флагами, а потом приползаете обратно, причитая, что голодны? Что вы еще можете, кроме как жаловаться...

— Мы можем драться! — заревел кто-то, и через мгновение этот крик эхом пронесся по залу.

Солдаты смешали ряды, потрясая кулаками, а некоторые даже плакали, не стесняясь своих слез. Они пришли сюда за припасами, а получили позор и оскорбления. Придержи свой язык, шептал я про себя, потому что становилось ясным, что они были уже сыты по горло ее издевательствами.

— Дай нам пушки! Дай нам порох и снаряды!

— Порох и снаряды! — воскликнула Джиндан и на мгновение мне показалось, что сейчас она выскочит из-за занавески. — Разве я не давала вам все это? Оружие, продовольствие и огромные пушки — такой армии еще не видел Индостан! И что вы сделали с ними? Продукты вы съели, а британцы забрали ваши большие пушки и оружие, которое вы побросали, убегая как перепуганные мыши — и от кого? От усталого старика в белой куртке с горстью краснорожих язычников и бенгальских мусорщиков!

Ее голос почти срывался на визг, она яростно смотрела на занавеску — кулаки сжаты, лицо искажено гримасой, ноги топают. У Джассы перехватило дыхание, а Мангла коротко застонала, когда мы вдруг увидели, как все пять сотен подались было вперед и кое-где уже заблестела сталь. Эта пьяная шлюха зашла слишком далеко — потому что Имам-Шах был уже на грани бешенства, а мундиры хальсы сплошной стеной нависали у него за спиной, ревя от гнева. Гарднер повернулся, чтобы отдать приказ, мусульмане подняли свои мушкеты на изготовку — и тут Джиндан завозилась у себя под юбкой, ругаясь как гарпия, раздался треск материи, а еще через мгновение она стащила с себя панталоны и швырнула их через занавеску. Они упали к ногам Имам-Шаха, накрыв его сапог — не могло быть никаких сомнений в том, что именно это было и среди изумленной тишины вдруг прозвенел ее голос:

— Надевайте их, трусы! Я сказала, наденьте их! Или я сама надену ваши штаны и пойду сражаться!

Казалось, посланцы Хальсы просто лишились дара речи. Можно было не торопясь досчитать до десяти — не было слышно ни звука. Я видел их всех: акали, с наполовину обнаженным клинком в позе гладиатора; Имам-Шах, уставившийся на алый шелк; старый риссалдар-майор с открытым ртом и в ужасе поднятыми руками; маленький Далип, замерший на своем троне как надгробное изваяние; масса людей, застывших, глядя на занавеску — а потом Имам-Шах поднял золотой штандарт, развернул его и закричал громовым голосом:

— Махараджа Далип Сингх! Мы идем умереть за твое королевство! Мы идем на смерть за «Хальса-джи!» — А затем он добавил, почти шепотом, который, тем не менее, был хорошо слышен в зале: — Мы принесем себя в жертву.

Он сунул знамя в руки риссалдар-майору — и в это мгновение маленький Далип неожиданно поднялся. Секундная пауза — и пять сотен глоток разразились ревом: «Махаражда! Махараджа! Хальса-джи!» Затем они повернулись разом, как один человек и вышли через двойные двери в дальнем конце зала. Четырьмя быстрыми шагами Гарднер подскочил к углу ширмы, наблюдая за ними, а затем вышел и взял Далипа за руку. По ту сторону пурдаха Джиндан зевнула, потрясла своей рыжеволосой головой и потерла плечи, словно хотела смыть с них что-то, сделала большой глоток и начала оправлять свое сари.