Записки Флэшмена. Том 2.

Ну, разве это не везение? Элспет была в Шотландии, собачилась с сестрами, и мне предоставлялась уникальная возможность прошвырнуться инкогнито, покуда Гордон рыщет по сусекам, да еще и славно утолить плотский аппетит, если верить фотографии. Не то чтобы принцесса была такой уж неотразимой красавицей, но по мере пристального рассмотрения портрет интересовал меня все сильней. С него глядела высокая, импозантная дама в роскошном официальном убранстве, с короной на собранных в пучок светлых волосах. Одна, затянутая в перчатку, ладонь покоилась на подлокотнике трона, другая сжимала веер из перьев; обнаженное плечо пересекала отделанная бриллиантами орденская лента, а бижутерии на этом статном торсе было столько, что впору базар открывать. Она сидела в профиль, созерцая даль с презрительным высокомерием, так хорошо вязавшимся с властным, несколько вытянутым, лошадиным, лицом и вздернутым носом. Живое воплощение мелкой среднеевропейской королевской особы, с тем самым выражением «фи, как тут пахнет», что напомнило мне о дорогой Ирме из Штракенца, только даме с фото было далеко до ее миловидности. Впрочем, она была привлекательной, имелись и многообещающие признаки: лет под сорок, должным образом объезженная, с большим ртом и полной нижней губой, выдающей чувственность, и удивительной осиной талией между шикарным фундаментом и надстройкой, которая создаст поистине неотразимый облик мисс Мэри Ллойд[842]. Мысленно я представил, как раздеваю ее и как эта надменная властность уменьшается с очередным снятым предметом гардероба. И ее Сокровеннейшим Желанием является узреть отважного сэра Г.Ф.! Я тут же полез за «Брэдшоу»[843].

Перечитывая позже письмо, я поймал себя на мысли, что есть в нем нечто знакомое, эхо чего-то из прошлого, которое никак не удавалось поймать. Пока через пару дней, после полудня третьего октября, если быть точным, колыхаясь в вагоне для курящих Континентального Почтового Экспресса, я не осознал вдруг, что именно оно напоминает—то зловещее послание, которым Лола Монтес завлекла меня в Мюнхен. Ах, как давно это было! Та же самая манера эксцентрично выражаться (хотя английский Бловица был наголову выше, чем у управляющего Лолы — как, кстати, его звали? Ах, да, Лауэнграм), да и содержание было пугающе схожим: приглашение от загадочной особы с экзотическим титулом, включающее неясную просьбу и легко читающийся намек на пикантное продолжение... А что в итоге? В случае с Лолой меня ожидали кошмар, интриги, необходимость выдавать себя за другого и смертельный риск, которого я едва-едва избежал. О, но то ведь был заговор Бисмарка, состряпанный в скверные старые времена, теперь же нам предстоит иметь дело с душкой Бловицем и распущенной представительницей аристократии, явно изнывающей в поисках новых впечатлений и утех. Но откуда она узнала про меня (не обошлось без Бловица, как пить дать) и почему ради того, чтобы доставить Флэши через Канал, пошли на такие хлопоты? Совсем вроде бы некстати до меня донесся сквозь годы голос Руди Штарнберга «Тащить же она меня из Венгрии», — и я поежился. И почему не позднее четвертого октября?

Да, странно... Но подвоха ведь нет, так? Проклятье человека с заячьей кровью в том, что он шарахается любой тени, воображает опасности, где их и в помине нет. С другой стороны, многие годы оно играло полезную роль маяка, предупреждающего о приближении шторма, и огонек этот продолжал слабо мерцать, когда мы прибыли на Гар-дю-Нор.

При виде Бловица, ожидающего на платформе, тревоги мои рассеялись. Журналист сделался еще пухлее в щеках, на висках добавилось седины, но это был все тот же жизнерадостный маленький добряк. Он кинулся ко мне, размахивая тростью и радостно вопя, форменным образом прыгнул ко мне в объятья и едва не отхватил подбородок в дружеском поцелуе, после чего повел к фиакру, без умолку треща по пути и не дав мне вставить ни словечка, пока мы не расположились за тем же самым столиком у Вуазена, и Бловиц перенес свое внимание на метрдотеля. Разглядывая приятеля через стол, я не мог удержаться от улыбки — настолько забавным он выглядел.

— Знаете, так здорово снова увидеть вас, старина Блов, — говорю я, когда он кончил диктовать заказ и наполнил бокалы. — Теперь давайте о себе и той загадочной леди. Итак: кто она такая... и чего хочет?

Богемец выпил и деловито огладил баки.

— Это принцесса Кральта. Древнейший из родов Европы, уходящий корнями к Стефану Баторию, Арнульфу Каринтийскому, Барбароссе... Короче, de la royaute la plus royale[844], но безземельная, как все лучшие монархи. Зато богата, если судить по снаряжению, которое носит на себе и — о, принята во всех домах, на дружеской ноге с самыми высокопоставленными особами. Например, с императором Германии или... — тут он лукаво посмотрел на меня, — с нашим старым приятелем, князем Бисмарком. Нет-нет-нет, — торопливо добавляет Блов. — Ее близость с ним носит... э-э, как бы сказать? — совершенно особенный характер.