Записки Флэшмена. Том 2.

— Встречал я некоторых из особенных его приближенных, и знакомство это мне совсем не понравилось. Если она из их числа, то...

— Кральта вообще не из числа кого-либо! Я упомянул Бисмарка исключительно потому, что, когда впервые встретил принцессу, она передала мне дружескую записку от него. C`est vrai, absolument[845]! Можете себе представить, что там было написано? Что он не держит на меня зла за мои проделки на Берлинском конгрессе! — Посмеиваясь, Стефан покачал головой. — Способны вы в это поверить?

— Нет, и вам не советую. Этот ублюдок ничего не забывает и ничего не прощает. Ну да ладно, к черту Отто — как насчет принцессы? Она замужем?

Подобные вещи всегда лучше знать заранее.

— Муж имеется, — Бловиц пожал плечами. — Но его можно не принимать в расчет.

— Угу. Итак, чего же она от меня хочет?

Журналист хохотнул.

— Чего женщины всегда хотят от вас? О, но есть и еще нечто, — он наклонился и зашептал, вид у него был презабавнейший. — Ей необходимо выведать секрет... Секрет, которым, по ее мнению, владеете только вы.

Принесли заказ, и Бловиц выпрямился, сделав предостерегающий жест — видимо, чтобы я не издал какого-либо неосторожного восклицания. Зная слабость, питаемую маленьким жирдяем к разного рода таинственным намекам, я спокойно приступил к еде.

— Почему вы не расспрашиваете, что к чему? — пробурчал мой собеседник. — Ах, ну конечно — le flegme Britannique[846]! Ну да ладно, когда я все расскажу, брови у вас полезут на лоб, обещаю!

И не ошибся, потому как я в жизни не слыхал более удивительной истории. Она была правдивой, поскольку несколько лет тому назад я обнаружил ее на страницах мемуаров нашего маленького толстяка, а какой ему был толк врать спустя столько времени? Но я поверил в нее даже тогда, так как, будучи сам отъявленным лжецом, умел распознать правдивый язык, а у Бловица был именно такой.

Принцессу Кральту он повстречал на одном дипломатическом ужине и буквально потерял голову — как часто с ним случалось на свойственный ему романтический, совершенно безвредный лад. Она в свой черед платила ему взаимностью.

— Вы видели ее красоту на фото, но уверяю, это ничто по сравнению с оригиналом! Как описать ее... Как передать magnetisme[847], свет очарования, льющийся из больших голубых глаз, неуловимое колебание копны шелковистых волос, когда она смеется, приоткрывая изящные белые зубки... Портрет показался вам не слишком привлекательным, non? Друг мой, когда вы увидите, как эти царственные черты преображаются в нежнейшем из выражений, поймаете на себе зажигательный взгляд, услышите мелодичный голос... Ah, mais ravissante...[848]

— Придержите коней, приятель! Вам она понравилась, не так ли?

— Друг мой, я был околдован! — Бловиц вздохнул, как больной пудель. — Признаюсь, я — человек, покорявший сердца прекраснейших женщин Европы, пал жертвой чар принцессы Кральты. И виной тому не только ее шарм, неподражаемая элегантность, божественное сложение и грация...

— Ну да, и буфера у нее что надо, как я заметил.

— ... но и внутренняя красота, подкупающее дружелюбие и легкость в общении, безупречность манер...

Он продолжал распространяться на протяжении еще двух перемен блюд, но я не склонен был поднимать на смех его увлечение — подобные женщины встречаются и зачастую бывают не наделены особой красотой. Вот Энджи Бердетт-Коуттс[849] была, прямо скажем, не красавица, но стоило ей просто войти в коллегию кардиналов, чтобы едва не устроить революцию, в то время как австрийская императрица, о коей речь еще впереди, при своих безупречных лице и фигуре возбуждала не больше, чем тарелка с тертой репой. По фотографии Кральты я прочитал достаточно, дабы не отрицать, что при не слишком приглядной физиономии она вполне может обладать своей магией.

Принцесса пробовала свои чары на Бловице в течение нескольких месяцев, оказывая мелкие любезности, сведя знакомство с его супругой и делясь с ним самыми сокровенными тайнами — а это вернейший для женщины способ упрятать мужчину под свой изящный каблучок. Пару раз разговор заходил о Берлинском конгрессе и любопытстве Бисмарка насчет того, как Бловиц устроил свою «сенсацию». Отто, мол, никак не мог этого понять, и говорил ей, что намерен когда-нибудь это выяснить.

— Ей-богу, друг мой, — говорит журналист, налегая на десерт, — она призналась, что обещала князю задействовать весь свой женский арсенал, дабы выведать у меня секрет. Я был восхищен ее откровенностью, но заверил, что никогда, ни при каких обстоятельствах не выдаю свои источники. Кральта рассмеялась и заявила, что будет продолжать попытки вытянуть из меня правду.

— И преуспела в этом?