Записки Флэшмена. Том 2.

Ощущение нереальности, охватившее меня на улице, с удвоенной силой обрушилось вновь вместе с ярким светом канделябров. Зрелище напоминало оперетту, как в сцене с приемной князя, которую мы наблюдали накануне в театре: мельтешение элегантных фигур, толпящихся вокруг столов или вальсирующих в танцевальном зале; повсюду смех, веселье, громкая музыка; кавалеры в безупречных вечерних фраках или военных мундирах, дамы в ярких шелках; блеск глаз, белизна плеч; свечи играют в бриллиантах, бокалы подносятся к алым губкам, ладони в белых перчатках, покоящиеся на мужественной руке; постукивание рулетки и выкрики крупье сливаются с возгласами радости или разочарования; оркестр играет упоительные мелодии «Прекрасной Елены» и «Голубого Дуная». Руритания[902] возродилась к жизни в этот теплый австрийский вечер, навевая мечты о флирте, празднике и нескончаемом танце... А в какой-то миле отсюда прячется среди молчаливых деревьев уединенное строение с коронованным своим обитателем, совершенно беззащитным перед подкрадывающейся во тьме угрозой, и только отчаянный искатель приключений да дрожащий от страха трус должны отстоять мир в Европе. Если, конечно, трус не сумеет-таки улизнуть в последний момент, скрывшись в какой-нибудь непроходимой глуши.

Удивляет ли вас, что, запечатлев столь живые сцены казино, я не помню совсем ничего про саму игру? Я вообще не слишком тяготею к зеленому сукну — заправляя игорным Домом в Санта-Фе я убедился, что это равносильно кинутым в огонь деньгам, если ты сам не держишь банк, конечно. Но будь я даже завернутым на игре, как Джордж Бентинк[903], то все равно не смог бы сказать, ставили мы в фараон, рулетку или двадцать одно. Я был слишком озабочен, как скрыть свой страх, и механически поддерживал ставки Кральты, наобум шепча советы и подогревая храбрость коньяком. Виллем тем временем курил и наблюдал за мной через стол.

Помню, как Кральта выиграла, сгребла с холодной улыбкой фишки и предложила улизнуть от этого шума в сад. Штарнберг кивнул, и она отправилась забрать свою соболью накидку и попудрить носик, я же, получив у кассира выигрыш, поспешил к выходу из салона. Сердце стучало как молот, ибо я понимал: сейчас или никогда.

Краснорожий был q.v.[904], у подножья ступеней. Я небрежно бросил, что ее высочество вот-вот выйдет и я подожду принцессу у того небольшого фонтана. Немец с сомнением осклабился, и когда я неспешно сбежал по ступеням на гравийную дорожку, то краем глаза заметил, что он колеблется, последовать ли ему за мной или подождать. Ага, сила приказа перевесила, и он пошел следом. Остановившись, чтобы прикурить чируту, я слышал, как его жукодавы хрустят по гравию. Я с ленцой двинулся к сверкавшему в свете фонарей изящному фонтану, до которого оставалось несколько шагов. Повсюду в саду виднелись в пятна света, под деревьями царила густая темнота. Нужно только юркнуть под ее покров для начала, и если я не обставлю этого пыхтящего балбеса на десять ярдов на каждую сотню — даже в моем возрасте, — то вполне заслуживаю быть пойманным. А потом передо мной откроется вся Европа — драпай не хочу, а выигрыш Кральты и собственные мои наличные способны облегчить бегство: на корабле, в экипаже, пешком, даже на карачках, если понадобится. Если чему я и научился за свою жизнь, так это правилу: сваливай при первой возможности, а там видно будет... Поэтому я неторопливо двинулся к фонтану, а миновав его — к темным деревьям. За спиной послышалось восклицание Краснорожего: «Warten Sie, mein Herri»[905], — и тут возглас его вдруг судорожно оборвался, а из тени вынырнула высокая фигура, обхватившая мое тулово поперек. Наполовину неся, наполовину волоком, неизвестный переместил меня с тропы в заросли.

Меня брали под локотки почаще, чем Билла-Взломщика[906], а эти парни, кем бы они ни были, действовали профессионально: я и пикнуть не успел, даже если хотел бы. Но я и не собирался, поскольку, судя по звуку, с Краснорожим они обошлись должным образом, а по отношению к себе я такого обращения не приветствую. Споро протащив через пару кустов, напавшие доставили меня к небольшой беседке с неярким фонарем под крышей и поместили на каменную скамью. Едва успела промелькнуть в моей голове леденящая мысль, что это может быть «Хольнуп», как тот самый верзила появился вновь. Он наклонился, почти нос к носу соприкоснувшись со мной и ошеломил коротким приветствием — на английском!

— Вечер добрый, полковник. Припоминаете меня?

Волевое лицо с длинной челюстью, проницательные серые глаза, седые волосы и аккуратно подрезанные усы — у меня даже идеи не возникло, кто бы это мог быть.

— Хаттон, Форин-офис. В Балморале, тридцать лет назад. Мы с вами играли в салочки с графом Игнатьевым в горах, вспоминаете?