Записки Флэшмена. Том 2.

На опушке мы нашли упавшее дерево, и Виллем по пунктам повторил чокнутый сценарий, который озвучил сначала в поезде, а потом в «Золотом корабле». Выглядел замысел все таким же рискованным: что если Франц-Иосиф решит сегодня остаться дома или не пригласит нас в гости, что тогда? Так я и спросил. Штарнберг укоризненно покачал головой, словно имел дело с упрямым ребенком, и терпеливо уверил меня, что все будет так, как предначертал гений Отто. В этот самый миг по лесу раскатилось эхо далекого выстрела.

— Ну вот, видите! — восклицает Билл, вскакивая. — Наш венценосный хозяин почем зря истребляет дичь в окрестных чащобах!

— Откуда вы знаете, что это он? Это может быть кто угодно!

— Ага, даже пикник астон-вилльского общества любителей природы, только я в этом сомневаюсь! В собственном-то лесу императора? — Он взвалил на плечо рюкзак и зашагал к деревьям. — Идем!

Мы стремительно поднялись по поросшему склону, спустились в небольшую лощину, взобрались на небольшой каменистый уступ и тут, один за другим, прозвучали два выстрела — совсем рядом и немного левее от нас.

— Ждите здесь! — бросил Виллем и исчез в зарослях.

Я привалился к дереву, переводя дух и гадая, не стоит ли мне сломя голову дернуть вниз по холму, подальше от всей этой нелепой затеи, но припомнил Хаттона и королеву, и остался стоять, обливаясь потом и стуча зубами. Через минуту появился Штарнберг — он скользил по ковру из опавших листьев и иголок, и на лице его светился дьявольский восторг.

— Эврика! Он здесь, собственной персоной, покуривает в сторонке, пока егерь обмеряет рога серны, сраженной, надо полагать, пулей императора! Лучше не придумаешь! — Билл ухватил меня за плечо. — Час пришел, друг мой Гарри! Время повредить лодыжку и призвать на помощь. Готовы?

— Вы совсем спятили! — процедил я сквозь клацающие зубы. — И вы, и ваш Бисмарк!

После чего с уст моих сорвался вопль: «О, Боже!», — потому как этот пес неожиданно нанес сокрушительный удар по моей ноге, после чего я рухнул в агонии на землю и принялся кататься по листве, держась за ноющую лодыжку и желая мерзавцу провалиться в ад и еще подальше. Боль была такая, будто меня подстрелили. А он перешагивает через меня, примеривается и бьет со всей силы снова, почти по тому же самому месту.

— Надо же предъявить что-то медикусу для осмотра! — ухмыляется Билл. — Не так громко, идиот, не то они подумают, что вас убивают! Издавайте стоны и попытайтесь придать себе вид человека, стоически переносящего боль!

Будучи слишком ошеломлен, я мог только рыдать и ругаться, поэтому Виллем снова исчез в лесу, вопя: «Helfen, mein Негг!» Я кое-как прислонился к дереву и снял гетру и носок, обнаружив, что лодыжка страшно раздулась и уже синеет. Господи, неужели кость сломана? Я обхватил ногу обеими руками, чувствуя, как образуется опухоль. Тут послышались шаги и срывающийся от отчаяния голос Билла.

—... его нога попала между двух камней, наверное. Не думаю, что это перелом, но идти он вряд ли сможет. И надо же было такому случиться прямо в первый день нашего похода!

— Говорите, ваш друг — англичанин? — послышался низкий голос, на удивление невыразительный и спокойный.

— Ну да, мой армейский друг. Никто из нас не бывал прежде в Зальцкаммергуте, и мы хотели... Ага, вот же он! Как дела, Гарри? Видок неважный!

Тут он поворачивается к своему спутнику.

— Кстати, позвольте представиться: граф Виллем фон Штарнберг. Герр?..

Пронырливый юный ублюдок оборвал вопрос, делая вид, что не догадывается, с кем имеет дело. Стиснув зубы, я старался подыграть ему, подметив про себя, что стоит возблагодарить судьбу за отсутствие в австрийской армии гайлендерских частей, потому как узловатые и подвернутые внутрь коленки императора, торчащие между шерстяными гетрами и черными кожаными штанишками, называемыми ледерхозен, под килтом выглядели бы просто ужасно. На Франце-Иосифе была охотничья куртка и легкомысленная шапочка с пером, зато в хмуром лице с окладистыми баками, склонившемся над моей больной ногой, веселости совсем не наблюдалось. Как и сочувствия. Только невозмутимая серьезность.

— Ему нужна помощь, — последовал высочайший диагноз. — Вы можете идти, сэр?

Должно быть, во мне погиб актер, ибо когда Виллем склонился, чтобы помочь пострадавшему подняться, и глаза мои встретились с тяжелым взглядом императора, я широко распахнул их и задергался, будто собирался вытянуться во фрунт.

— Боже мой, — прохрипел я. — Ваше Величество! Я... я... — И продолжал бубнить дальше, тогда как Виллем, должным образом удивившись, щелкнул каблуками. Франц-Иосиф в очередной раз продемонстрировал свои гениальные дедуктивные способности:

— Вы меня знаете?

Еще бы не знал: приподняв цилиндр, я представился и рассыпался в извинениях, что забрел в его владения; Виллем вел себя аналогично, кланяясь, как болванчик, пока Франц-Иосиф демонстрировал изумление, задумчиво хлопая ресницами.

— Офицер из Мексики! — говорит он наконец. — Тот, что пытался спасти моего несчастного брата. Я вручал вам орден Марии-Терезии, на Корфу, не так ли?