Записки Флэшмена. Том 2.

Спустя некоторое время я решил посетить маленькую приватную уборную, расположенную перед гостиной, и остолбенел, встретив выходящим из клозета не кого иного, как того самого принца, облаченного в шелковый халат и с бородой в сеточке. Как он тут оказался, мне и в голову не приходило, но я не мог не поразиться его апломбу: увидев перед собой совершенно голого мужчину, принц лишь едва вскинул бровь, вежливо пожелал мне «Gute nacht»[1006] и скрылся за дверью в дальнем конце гостиной. Надобности свои я отправлял в некотором недоумении, и ангел-хранитель надоумил меня завернуться перед выходом в полотенце. И едва успел я это завершить, как дверь распахнулась и в проеме, черт меня дери, показалась феноменальная грудь, за коей последовала ее темноволосая обладательница, облаченная в ночнушку, сделанную, надо полагать, из остатков москитной сетки. При виде меня она вздрогнула, пробормотала «Entschuldigung!»[1007], выудила из бокового шкафчика графин, и, проронив с сонной улыбкой «Bis spater»[1008], вернулась, откуда пришла.

Когда я влетел в комнату, совершенно сбитый с толку, Кральта прихорашивалась у зеркала.

— Этот принц и те женщины... Они здесь, в номере! Кто он, скажите на милость?

— Мой муж, — отвечает она. — Я же его представила.

Что ж, видимо, это произошло в первые сумбурные моменты моего прихода, и я просто не обратил внимания на все эти «фон унд цум умбле румбле», как это часто бывает. Я погрузился в раздумья.

— Угу, — говорю. — Муж, значит. А женщины?

— Его любовницы, — сообщает Кральта, аккуратно подводя губу. — Удобнее размещаться в одних апартаментах. Они, как видите, достаточно просторны.

Она начала расчесывать волосы, я же старался подобрать подходящую реплику, но додумался только до одной.

— Любовницы? Ну и ну.

Рука с расческой не дрогнула, и я нанес еще один сокрушительный удар.

— У него их три.

— Да. Блондинка — это фроляйн Бельке, мы с ней не встречались до этого вечера. У нее такой вульгарный разговор, вы не находите?

Но тут фонтан моего красноречия иссяк. Я совершенно растерялся — да и кто бы чувствовал себя иначе, обнаружив, что пять минут назад наставлял парню рога, устроив бог весть какую суматоху, а этот парень буквально за стенкой чистил зубы или напомаживал брови, после чего, наверное, в этот самый момент устраивает оргию с тремя потаскушками, тогда как его благоверная улыбается нежно опешившему любовнику, целует его, ведет обратно в постель, и начинаете разговор и ласки, неизбежно ведущие к новому взрыву безудержной страсти? И этот взрыв случился, причем еще более шумный, чем прежде, поскольку на этот раз дама заняла место кучера, если вы понимаете, о чем я, и дунула во весь опор с посвистом да гиканьем, которые, надо полагать, слышны были даже в Берлине.

Я, как вам известно, легко привыкаю ко всему, но вынужден признать: пока я лежал, подстегивая ее восторженный рев периодическим шлепком по крупу, а после убаюкивал на своей груди, меня не оставляла мысль, что это чертовски необычная семейка, к укладу которой непросто приспособиться. Я обожаю наставлять рога мужьям, и мне плевать, если им это известно — если только речь не о каком-нибудь чокнутом головорезе, возражающем против подобного расклада. В самом деле, что может быть приятнее, чем слушать, как скрежещет зубами осел, голову которого ты только что украсил парой новеньких отростков. Но когда муж не только не против, но даже за и обменивается с тобой любезностями за завтраком, тогда как его супруга пребывает в лучших отношениях (насколько такое вообще возможно для Кральты) с троицей пассий, составляющих гарем этого султана... Хм, это что-то новенькое, и не уверен, что оно мне сильно по нраву.

Мне потребовалось несколько недель, чтобы выработать окончательное мнение по этому вопросу, и размышления мои то и дело прерывались удовольствиями, которыми заманивала Вена. Никогда в жизни не вращался я в такой роскошной неге, даже в бытность принцем-регентом Штракенца. Город в те дни был целиком создан для наслаждений, и мне кажется, я охмелел от него сильнее,чем от вина, хотя недостатка оного тоже не ощущалось. А быть может, сказывались еще последствия пережитых мук. Так или иначе, я с головой окунулся в этот головокружительный веселый поток — бездельничал, ел, пил, любовался красотами этой удивительной столицы днем, по вечерам сопровождал Кральту в ее вращении по высшим кругам (зачастую в сообществе принца и его наложниц), а по ночам задавал ей жару.