Последней соломинкой стала ночь во время пребывания в долине, когда мне так все осточертело, что я отправился в деревню выпить с крестьянами в таверне и вернулся домой перед рассветом. Некоторые из гостей не улеглись, они флиртовали, пьянствовали и бросали в мой адрес (так мне показалось) косые взгляды. Поднявшись по лестнице, я направился к нашей с Кральтой спальне, но был остановлен негромким предупредительным восклицанием. Я обернулся и узнал одну из maitresse-en-titre[1010]
принца, ту самую обладательницу исполинского бюста. Она стояла в открытом дверном проеме в ночной сорочке, вовсе не предназначенной для сна.— Принц сегодня проводит ночь с ее высочеством, — сообщает она с многозначительным взглядом.
Да неужели, думаю я. На момент мной овладело желание ворваться внутрь и оторвать его от нее, ухватив за развесистые рожки. Или, что скорее, ее от него, уж эта мне распутная стерва. Мадам «Гросбрустс»[1011]
наблюдала за моей реакцией. Я задумчиво поглядел на нее: она улыбнулась, я ухмыльнулся в ответ; она пожала плечами, я рассмеялся, она рассмеялась тоже, колыхнув обширным владением, и, бросив взгляд из под ресниц, удалилась к себе в комнату, я шмыгнул следом, предвкушая приятно поразнообразить последнюю ночь своего пребывания в Австрии.В усадьбе было в обычае, чтобы вся шайка собиралась на поздний завтрак в главном салоне, поэтому я выждал, пока все подтянутся, направил в апартаменты Кральты лакея с приказом упаковать мои вещи и отослать их на станцию, после чего под ручку с леди Необъятность вошел в зал и сообщил честной компании, что вынужден откланяться, поскольку срочные дела в Лондоне требуют моего присутствия (причем, как выяснилось, будто в воду глядел).
Кральта, восседавшая на почетном месте у очага в окружении прихлебателей, размешивавших для нее шоколад, побледнела. Она выглядела, вынужден признать, сногсшибательно в своей белой меховой накидке, навевавшей столь приятные воспоминания о «Восточном экспрессе». Я принес свои извинения, и глаза ее сверкнули, как бриллианты, когда она перевела их с меня на мою сдобную спутницу, а затем на принца (который выглядел, как мне показалось, измочаленным). Но она не была бы Кральтой, кабы не выразила совершенно безразличным тоном сожаления в связи с моим отъездом, причем по гордому лошадиному лицу не пробежало ни тени эмоций. Я поцеловал ей руку, раскланялся с принцем, посоветовав ему продолжать в том же духе, отсалютовал собравшимся и был таков, адресовав прощальную улыбку сидевшей во главе стола точеной фигуре в белом, с рассыпавшимися по плечам прядями золотистых волос и головой, склоненной в царственном жесте, запомнившемся с первой нашей встречи. По большому счету, мне наше расставание понравилось, хотя на ее счет я не уверен.
Три дня спустя я стоял на вокзале Чаринг-Кросс. Был один из тех сырых унылых вечеров, когда туман заползает внутрь зданий, а сердце вернувшегося с чужбины путешественника наполняется радостью при виде и аромате этого смога, самого Лондона с его грязью, шумом и бестолковыми прохожими, отсутствия возгласов «Ja, mein Herri»[1012]
, мутных лягушачьих физиономий и никаких кислокапустных блюд в пределах досягаемости. Я даже благодушно внимал неуклюжим извинениям носильщика-кокни, тащившего мой саквояж и уверявшего, что «я ничо не знаю пра ваш багаж, начальник, потомушта Ерберт поперся за ним к служебнаму вагону, и где делся, один Бох знает». Была сформирована поисковая команда в составе Сида и Фреда, и `Ерберта обнаружили дрыхнущим в стадии умеренного опьянения на нижней полке камеры хранения. Мой носильщик не находил слов.— Я заметил, шо ублюдак был наполовину готов, уже када пришел! Разве я этова не говорил? Нет? Ладно, ему придецца распрощацца со своими денежками, когда старшой его засечет, ей-ей! И поделом придурку! Сожалею, начальник! Слыште, я покуда свистну для вас кэб, а Сид с Фредом принесут ваш багаж, глазом сморгнуть не успеете!
Его слова звучали в моих ушах, как музыка, и я терпеливо дожидался, упиваясь видами и звуками родины, и даже хмыкнул при виде появлении `Ерберта. Тот прервал исполнение «Пятнадцать человек нас... ундук мер-тве-ца-а-а, йоу-воу-воу и бутылкаром.. мму-у-у...», дабы заверить моего носильщика — которого звали Джинджер, — что тот «жутко ха-арош парень и отлич... т`варищ», после чего без чувств рухнул на груду чемоданов.
— Тупой осел! — заявляет Джинджер. — Черт знает, куда он ево дел! Не волнуйтесь, начальник, все найдем! Эй, Сид, шо за поезд вот-вот отходит? Не мох ли багаж джентмена попасть на нево по ошибке, а?
— Восьмич`совой скоро `тправится с треть` платформы! — отвечает Сид.
— Слезы Исусовы, это ведь чертов пакетботный! Так ведь, да? Эй, Фред, будь друг, сгоняй на третью, просто шоб убедиться, а мы тут стоянку кэбов обшарим, и вообще... Вы обожжите, начальник! Да щас мигом все найдем!