Когда жизнь преподносит такое множество адских сюрпризов, как у меня, нелегко расставить их по степени ужаса: Гюль-Шах, входящий в афганскую темницу; Клеония, снимающая повязку с глаза, встреча с Бисмарком в замке кошмаров; пробуждение на орудийном жерле в Гвалиоре. Мне довелось пережить еще немало подобных потрясений, но ни одно из них не сразило меня более, чем те невероятные слова за завтраком в среду 10 июня 1891 года... И произносит их не кто-нибудь, а моя Элспет! На миг мне показалось, что это дурная шутка и что ее куриные мозги помахали-таки ручкой.
Но нет, я слишком хорошо знал ее манеру щебетать — она отдавала отчет в каждом своем чертовом слове и нет смысла недоуменно вопить. Я заставил себя успокоиться, молча допил бренди, налил еще, после чего спросил или, скорее, наверное, прохрипел:
— Ты утверждаешь, что это не он жульничал... а ты — причем с целью подвести его под монастырь? — Встретив ее непонимающий взгляд, я перевел: — Ну, чтобы бросить на него тень подозрения, черт побери! Бога ради, женщина, зачем?
Глаза ее распахнулись.
— Как «зачем»? Чтобы наказать его! Чтобы отплатить за дурное поведение! За его... его черную подлость! — В один миг она вскинулась в праведном гневе, этакая Боадицея[1033]
в пеньюаре. — И я отплатила ему, и теперь он обесчещен и освистан, изгнан с позором, и поделом! Да его стоило бы разодрать на части дикими лошадьми, да! Это отвратительный, низкий человек, и я надеюсь, что он сполна заплатит за свои грехи!Элспет принялась яростно намазывать масло на хлеб, я же сидел как громом пораженный и гадал, что же, черт возьми, произошло. Тут в уме моем зародилось страшное подозрение, но, прежде чем я успел озвучить его, супруга издала одно из своих нечленораздельных каледонских восклицаний, отложила бутерброд, встряхнула головой и взяла себя в руки.
— Уф-фай! Гарри, прости меня за такую выходку... Но стоит мне подумать о нем... — Элспет глубоко вздохнула и стала накладывать мармелад на тарелку. — Но теперь с этим, слава богу, покончено, и негодяй, чтоб его черт побрал, получил по заслугам. Я счастлива, что мне это удалось, ведь даже не надеялась на удачу, и долго терпела, поджидая момент.
Как всегда бывало в минуты сильного волнения, в ее речи начинал проскальзывать шотландский акцент. Она замолчала, откусив тост.
— И вот в Трэнби, подслушав, о чем Уилсон шепчется со своим приятелем, я поняла, что к чему и как могу я поквитаться с ним раз и навсегда. И я сделала это! — продолжила Элспет, яростно жуя. — Ах, если бы я умела делать мармелад, как бабуля Моррисон... В этом покупном нет никакого вкуса. Ты не передашь мне мед, дорогой?
Я повиновался, как сомнамбула. Невообразимость, несуразность сказанного, ненависть Элспет к Каммингу по бог весть какой причине... Мой ум отказывался постичь это, но я знал: хочешь добиться от Элспет толку — дай ей нести свой дикий вздор, пока не выговорится, и помогай как можешь. Я ухватился за первую подвернувшуюся соломинку.
— Так о чем шептался Уилсон? С кем? Когда?
— Ну тогда, в первый вечер, когда принц спросил: «Есть желающие перекинуться в баккара?», — и все пошли в курительную, а я, граф Лютцов, мисс Нэйлор и леди Брутам стали смотреть за игрой.
Элспет попробовала мед и сморщилась.
— Тебе не кажется, что он слишком загустел? Ну ладно... Значит, принц говорит: «Не желает ли леди Флэшмен держать банк со мной?» Я открестилась: не знаю, мол, правил, лучше погляжу и поучусь, прежде чем смогу быть полезной его высочеству. А он отвечает, весело так: «Ну хорошо, как-нибудь в другой раз». Тогда граф Лютцов поставил для меня стул рядом с тем молодым малым с прямой как шест спиной, как у всех гвардейцев. Как же его звали-то...
— Ты, наверное, имеешь в виду Беркли Ливетта? Элспет, бога ради...
— Да, вроде так... Впрочем, он с полным правом мог бы носить имя Беркли Дубетт, насколько я могла оценить его ум. Короче, игра пошла, и тут сын Уилсона, тот, которого называли Джеком, хотя имя его Артур, так помнится? Или Стэнли? Ну, какая разница... Так вот он шепчет Ливетту: «Слушай, а тут горячо!» Я сочла это странным, потому как в комнате, где не горел камин, было холодно, я прямо совсем озябла без шали... Но потом сообразила, что речь о другом, поскольку Джек стал толковать, что человек рядом с ним жульничает. И поняла, что он имеет в виду Билли Камминга... Гарри, милый, не позвонишь ли служанке, чтобы принесла кипятку? Кофейник совсем остыл. Думаю, это потому что фаянс сейчас делают не так, как надо, или слишком тонким... Сейчас прямо на всем экономят: когда Гризель вязала, у нас всегда были дома добротные шерстяные вещи, а скоро, наверное, все сойдет на нет, дайте только время...