Записки Флэшмена. Том 2.

Да уж, правильнее было бы сказать: дайте время и ваши мужья чокнутся. Дабы не мучить вас этим бредом далее, сведу ее пространный отчет к краткому резюме. Она слышала, как Ливетт ответил Уилсону, что он, должно быть, ошибается, а Уилсон посоветовал убедиться самому. Леди Флэшмен, почуяв удачу, тоже вперила свои очаровательные голубые буравчики в подозреваемого и заметила, как тот кладет свои красные фишки на лист после того, как называют очки, и услышала замечание Ливетта: «Юпитер, здесь и вправду жарко!» Но, в отличие от двух молодых людей, Элспет поняла, что Камминг играл честно. Хоть и простушка, она обладала врожденным инстинктом уроженцев своей страны на ходу вникать во все, что касается денег и мошенничества, и ее зоркий глаз подметил факт, который проглядели двое юных остолопов...

— Я совершенно уверена, Гарри, что Камминг вовсе не подбрасывал фишки, после того как принц объявлял результат — он делал ставки на следующий кон. Это ведь не жульничество, правда? Но молодые люди сочли иначе. Они не поняли, что подполковник играл по своей французской системе, «куп» как там ее, о которой говорил на суде. Я и сама не понимала, пока не прочла об этом в газете и не уяснила, что Камминг говорит правду, отрицая свою вину. Но в то время мне было совсем невдомек про этот его французский «куп»... И хотя мне казалось, что он не жульничает, как могла я быть уверена, когда эти юноши не сомневались в обратном? Вдруг они лучше меня разбираются в игре? В любом случае, — весело заключила Элспет, — не столь важно было, шулер он или нет — главное, его таковым посчитали. Понимаешь, любимый?

Небо — свидетель, мне не удавалось ухватить нечто, бывшее яснее дня для нее, но, глядя в эти незабудковые очи, с таким пристрастием обращенные ко мне, я ощущал себя словно загипнотизированным и умолял ее продолжить. Что она и сделала, и постепенно тьма начала рассеиваться. Позже, тем же вечером, после игры, граф Лютцов (тот самый капустогрыз, который пожирал глазами ее дыни за бэкгаммоном два дня спустя) приперся к ней, как «Молва, в одежде сплошь разрисованной языками»[1034], и сообщил, что назревает большой скандал: сэра Уильяма Гордон-Камминга заметили за жульничеством и существует договоренность следить за ним в следующий вечер. Бог весть откуда Лютцов прознал про это, поскольку, согласно показаниям на суде, молодой Уилсон не поведал о своих подозрениях никому, кроме Ливетта и — позже — матери. Но факт остается фактом, граф каким-то образом пронюхал. Ловкие ублюдки эти квадратноголовые. Само собой, леди Флэшмен должна была поклясться, что сохранит все в тайне...

— Черт побери, девочка! — не выдержал я. — Почему же ты тогда молчала? Не сомневалась, что Камминг не мухлевал, что Уилсон с Ливеттом заблуждаются, но позволила им расставить ловушку — с какой стати все это...

— Я была уверена, что должна поступить так! — восклицает она. — Потому что ухватилась за шанс отомстить ему. Жульничал он или не жульничал в первый вечер, мне необходимо было сделать так, чтобы во вторник, когда все будут смотреть, его вина стала очевидной. Это оказалось так просто, — преспокойно так продолжает моя благоверная. — Я попросила леди Ковентри уступить мне место, и — прости меня, дорогой, и не сердись слишком, — стала прижиматься к нему коленом и улыбаться мило и ласково, стараясь привлечь к себе внимание: ты же знаешь, что Камминг всегда был неравнодушен ко мне, к тому же мужчины так глупы и тщеславны, что даже старушке вроде меня легко завлечь их... Так вот, мне не составило труда добиться, чтобы он ухватил меня за руку, помогая делать ставки; я постаралась, дабы наши руки не расцеплялись и далее, даже когда ставил он... И вот так на бумаге появлялись фишки, которых там не должно было быть...

Это было уже слишком.

— Никогда не слышал большего абсурда! Только не говори, что ты способна прятать в ладони фишки, как какая-нибудь Клондайк Кэт[1035]! Ха, да это же вершина шулерства, первоклассный трюк...

— Гарри, — спокойно отвечает Элспет и протягивает пустую открытую ладонь. — Возьми меня за руку, любимый, с тыльной стороны. Вот так. Теперь мы опускаем руки и убираем их...

Спаси меня Господь, но на скатерти, за миг до этого совершенно чистой, лежала жестяная крышечка от банки с горчицей! Я вытаращился, не в силах вымолвить ни слова.

— Боже мой... Где ты научилась этому?

— Ах, это было так давно... Меня научил твой приятель из Одиннадцатого гусарского. Как там его звали: Бранд? О`Брайен? Какое-то простое имя...

— Брайант? Чертов подхалим!

— Прошу, Гарри, не злись! Если помнишь, он так ловко показывал фокусы...

— Подлый мерзавец! Знала бы ты, какую свинью он мне однажды подложил, выставив шулером перед Бентинком, Д`Израэли и треклятой половиной Англии...

Во мне шевельнулось жуткое подозрение — неужели этот слизняк Брайнт тоже был в числе ее ухажеров?

— Как, черт побери, ты познакомилась с ним?