Записки из «Веселой пиявки»

Вот и мне в уши чего только не залетает, и что со всем этим делать — ума не приложу. Но ищу забавные неожиданности и совпадения. Как-то услышал, что кровожадный маньяк Жиль де Рец по кличке Синяя Борода — он, если помнишь, складировал в своем замке тела предварительно зарезанных многочисленных жен — был сподвижником самой Жанны д’Арк и храбро сражался с англичанами бок о бок с Орлеанской девой. А в какой-то исторической передаче прозвучало, что королева Виктория и принц Альберт сочетались браком 10 февраля 1840 года — ровно за 100 лет до моего рождения. К чему бы такое? Вот и я не знаю. В компании родившихся 10 февраля кого только нет. Борис Пастернак и Сергей Пенкин, Владимир Зельдин и Бертольт Брехт, Александр Володин и Георгий Вайнер, Мстислав Келдыш и Федор Васильев... Или вот еще: некую Дору Каплан допрашивал жандармский полковник Новицкий по делу покушения на киевского генерал-губернатора Сухомлинова. И тут же мысль — а нет ли тут какой ослышки, может, не Дора она, а Фанни? И появляется занятие у старика, есть чем заполнить время между обедом и ужином. И на свет выползает история — трогательная, трагическая, нелепая история.

История любви

Слякотным февральским днем в глухом местечке Волынской губернии в многодетной семье реб Хаима Ройтблата, меламеда здешнего хедера, родилась девчушка. Назвали младенца Фейгой, что значит птичка. Через двенадцать лет и один день в местечке, как и положено, отметили бат-мицву Фейги, и стала она по всем правилам взрослой девушкой. А вскорости, как бывает со всеми девушками, Фейга влюбилась без памяти в красивого парня Якова Шмидмана. Дело обычное, и все бы хорошо, да, на беду, Яков этот оказался то ли бандитом, то ли революционером-анархистом, а скорее всего, и тем и другим: грабежом швейных мастерских в округе он промышлял как Яшка Шмидман, а для борьбы за народное счастье взял кликуху Виктор Гарский. Одним из эпизодов этой борьбы должно было стать убийство киевского, подольского и волынского генерал-губернатора Владимира Александровича Сухомлинова.

И вот принялся Шмидман-Гарский в гостинице «Купеческая», что на Подоле, налаживать бомбу для совершения благородного революционного кровопролития, а рядом с ним стояла верная подруга Фейга, которая, как и положено революционерке, к тому времени тоже обзавелась подпольной кличкой Дора Каплан. Сапером Яшка оказался никудышным (это вам не белошвеек грабить), бомба разорвалась, да так хитро, что Гарский почти не пострадал и быстренько смылся, бросив израненную и контуженую Дору, которую и задержала полиция.

Царское правительство и суд, известные своей беспримерной жестокостью и несправедливостью, заменили шестнадцатилетней девушке смертную казнь на пожизненную каторгу, и Дора, почти ослепшая и оглохшая, с осколками в руке и ноге, страдающая ревматизмом и дикими головными болями, отправилась в Акатуйскую каторжную тюрьму. Там, кстати, о ней трогательно заботились другие каторжанки и худо-бедно лечили тюремные лекари, а Фейга-Фанни-Дора вспоминала своего Якова-Виктора и под руководством новой подруги Марии Спиридоновой меняла революционную окраску с анархической на эсеровскую (где хрен, где редька — на твое усмотрение).

Но вот грянула Февральская революция, и Фанни Каплан, полный инвалид двадцати семи лет, вышла на волю. А дальше начинается чертовщина.

Она бросается искать... правильно, Яшу, ненаглядного своего Гарского — и находит. Так, по крайней мере, она рассказала на допросе Якобу Петерсу, еще одному пламенному рэволюционеру. Чтобы не оскорбить чуткое обоняние возлюбленного каторжным зловонием, она меняет пуховую шаль, подарок подруги-каторжанки, на кусок французского мыла. Не помогло: наутро Яша дал ей от ворот поворот. На кой черт ему, к тому времени продовольственному комиссару и приятелю другого Якова — самого Свердлова, эта потрепанная жизнью слепая баба.

Придя в себя от унижения, Фанни едет в Москву и живет там — ты не поверишь — в доходном доме на Большой Садовой, где через несколько лет поселятся Воланд со товарищи. Правда, недолго: летом семнадцатого года она отправляется в Евпаторию, в санаторий для политкаторжан, который успело открыть Временное правительство. Там, на свое счастье, она знакомится с Дмитрием Ульяновым — а счастье заключалось в том, что Дмитрий Ильич посочувствовал мученице царского режима, похлопотал за нее перед известным окулистом Леонардом Леопольдовичем Гиршманом, профессором Глазной клиники Харьковского университета, и тот благополучно соперировал Фанни. Теперь она могла худо-бедно видеть! (А значит, стрелять в брата своего благодетеля, спросишь ты? А я отвечу вопросом на вопрос, как это принято у нас, соплеменников Фейги: а стреляла ли Фанни? Да и были ли эти выстрелы у завода Михельсона? Но это — совсем другая история, причем вовсе не история любви.)