Записки из «Веселой пиявки»

Тридцатого августа восемнадцатого года, сразу после предполагаемого покушения, ее схватили. «Я исполнила свой долг с доблестью и помру с доблестью», — сказала она на допросе. И добавила, что сделала это по собственной воле, поскольку считала разгон Учредительного собрания преступлением, а Ленина предателем революции и идеи социализма.

Расстреляли Фанни-Дору через три дня по устному приказу Свердлова, тезки и кента ее ненаглядного. Как водится, под рев автомобильного мотора. Единственная казнь на территории Кремля, кстати. Тело затолкали в бочку, которую облили бензином и сожгли в Александровском саду у Кремлевской стены.

Действующие лица

Фанни Хаимовна Каплан — жертва.

Павел Дмитриевич Мальков, комендант Кремля — палач.

Янкель Хаимович Юровский, эксперт по казням — советник (кто бы еще смоляную бочку придумал).

Ефим Алексеевич Придворов, он же Демьян Бедный, поэт — заинтересованный зритель.

А через пару недель в кабинет Якова Михайловича Свердлова наведался Яков-Виктор Шмидман-Гарский, и друзья побеседовали. Вышел оттуда Гарский б-а-а-льшим начальником.

Вот, в сущности, и вся история любви.

Что можно добавить? Владимир Ильич делом Каплан не интересовался, а вот Надежду Константиновну, по свидетельству одной ее конфидентки, смерть Фанни так огорчила, что она даже всплакнула. А пятого сентября, через шесть дней после покушения одного пламенного борца на другого, не менее пламенного, и через два дня после казни Фанни-Фейги-Доры началась кровавая баня, получившая у историков название красный террор. Кто лучше расскажет об этом, чем сам герой событий, комендант Кремля Павел Дмитриевич Мальков:

Не только Петербург и Москва ответили за покушение на Ленина сотнями убийств. Эта волна прокатилась по всей Советской России — и по большим и малым городам, и по местечкам и селам. Редко сообщались в большевицкой печати сведения об этих убийствах, но все же мы найдем упоминания и об этих провинциальных расстрелах, иногда с определенным указанием: расстрелян за покушение на Ленина. Возьмем хотя бы некоторые из них. «Преступное покушение на жизнь нашего идейного вождя, тов. Ленина, — сообщает нижегородская ЧК, — побуждает отказаться от сентиментальности и твердой рукой провести диктатуру пролетариата»... Комиссией «расстрелян 41 человек из вражеского лагеря». И дальше шел список, в котором фигурируют офицеры, священники, чиновники, лесничий, редактор газеты, стражник и пр. и пр. В этот день в Нижнем на всякий случай взято до 700 заложников. «Рабоче-крестьянский нижегородский лист» пояснял это: «На каждое убийство коммуниста или на покушение на убийство мы будем отвечать расстрелом заложников буржуазии, ибо кровь наших товарищей, убитых и раненых, требует отомщения».

Ну и какая же история любви не рождает поэтических строк? Вот и эта вдохновила не кого-нибудь, а самого Константина Дмитриевича Бальмонта на несколько странное для него произведение:

Люба мне буква «Ка»,
Вокруг нее сияет бисер.
Пусть вечно светит свет венца
Бойцам Каплан и Каннегисер.

И да запомнят все, в ком есть

Любовь к родимой, честь во взгляде,
Отмстили попранную честь
Борцы Коверда и Конради.

Чтобы не понуждать тебя к поискам малоизвестных имен, сообщаю: Леонид Каннегисер, молодой поэт, поклонник Керенского и друг Есенина, утром того же тридцатого августа убил Моисея Урицкого и был расстрелян через месяц после Фанни; Борис Коверда прикончил в Варшаве Петра Войкова, большевистской расправы избежал и, отсидев десять лет в польской тюрьме, благополучно дожил до глубокой старости в США; Морис Конради, белый офицер и георгиевский кавалер, ухлопал Вацлава Воровского в Лозанне и сдался полиции — суд его оправдал.