Записки хирурга военного госпиталя

Лечащий врач – опытный доктор, выполнивший, может, не одну тысячу таких блокад, ввел в болевую точку спины основной раствор. И о горе! У больного тут же развилась мощнейшая аллергия, вплоть до шока, сопровождающегося потерей сознания и угнетением всех жизненно важных функций, буквально на конце иглы. Здесь, увы, была допущена фатальная ошибка. Вместо того, чтоб немедленно вызвать на себя врача-реаниматолога из нашей реанимации и сразу самим начать его реанимировать, они растерялись и, погрузив больного на каталку, стали транспортировать его в реанимацию.

После проверяли: даже при самом плохом раскладе реаниматолог добежал бы до больного со своим чудо чемоданчиком за три минуты. А тут вмешался его Величество случай, и не в пользу больного. Отделение располагалось на втором этаже, реанимация на четвертом. Расположены они в диаметрально противоположных концах огромного длинного здания. Куча переходов и лифт.

Начали движение в сторону реанимации с лифта. Только закатили каталку с больным, начали подниматься, как он и сломался, застряв между вторым и третьим этажами. Пока устраняли неисправность, пока лифт снова заработал, а это время. Счет шел на минуты. По итогу, доставили больного в реанимацию поздно. Реаниматологи, разумеется, блеснули мастерством. Однако основное время было упущено. Больного не спасли.

Репрессии были жесточайшие. В тот же день из Москвы прилетела строгая и объемная комиссия, возглавляемая генерал-майором медицинской службы. Полетели многие головы. В первую очередь лечащего врача. Не берусь судить, почему он сам повез больного в реанимацию. Возможно, растерялся, возможно, посчитал, что так быстрее. И не застрянь тот злосчастный лифт, скорее всего результат был бы другой. Кстати, ни до, ни после трагедии лифт ни разу больше не ломался.

Пока работала комиссия, а это около двух недель, все отделения госпиталя, за исключением хирургии, каждый день отрабатывали норматив переноски больных в реанимацию на носилках бегом. Хуже всего пришлось нашему неврологическому и кожному отделениям. Из отдельно расположенных зданий, в которых они квартировалось, тягать по улице, да еще на третий этаж, где располагалась наша реанимация, лежащего на носилках бойца, роль которого исполнял живой солдатик, дело весьма утомительное. Мы не тренировались, так как реанимация располагалась с нами на одном этаже, и нас разделяло всего каких-то десять метров. Из любой точки хирургического отделения мы легко могли доставить больного в реанимацию в течение 20–30 секунд.

От нас сразу же отстали, когда я в первый же день после новой вводной продемонстрировал наши возможности. Проверяющие лица остались весьма довольны. У остальных отделений тренировки не прекращались ни на один день. Однако генералу вся эта беготня не понравилась, и он приказал установить в каждом отделении кнопку экстренного вызова реаниматолога. По его замыслу, если случилось ЧП, то нужно жать на кнопку. Она спасет.

Когда пришли устанавливать кнопку в хирургию, я взбух: нам она зачем? Вон она, реанимация – только руку протяни. Но приказ есть приказ: установили. Теперь в процедурном кабинете, где ее притачали к стене и покрыли плексигласовым колпаком, стало больше одним объектом для стирания пыли.

Полагаю, теперь самое время поговорить о профессионализме военных врачей. Для этого приглашаю открыть следующую главу.

О профессионализме

Ни в коей мере не желаю ославить военных врачей. Тем более я не имею на то никакого морального права: говорить за всю военную медицину. Скажу только за тот участок хирургии, где мне довелось работать. А вы уже сами решайте, что к чему.

Военные медики, пускай это и глупо звучит, но, как правило, оказывают помощь военнослужащим, молодым людям в среднем от 18 до 45 лет. Сложно представить себе военнослужащего семидесяти лет. Да, в советские времена такие экземпляры встречались в виде высшего генералитета. Сейчас это молодые и крепкие мужчины и женщины. Причем, все они признаны медицинской комиссией годными для службы в армии. Ведь негодных просто не призывают.

Просто так прийти с улицы написать заявление о приеме в армию невозможно. Весь призыв осуществляют только военные комиссариаты. Несколько медосмотров, тестирований, анализов, обследований. Случаются и ляпы, когда призывают больных людей. Либо по недосмотру: когда в призывной комиссии сидят не военные профессионалы, а гражданские врачи, либо когда сам призывник желает скрыть свой недуг и всеми правдами и неправдами стремится попасть в армию. Однако такие случаи не так часты и скорее относятся к разряду казуистики.

Итак, мы определили, что военные врачи в мирное время имеют дело с молодыми и здоровыми людьми. У них нет тяжелых хронических или онкологических заболеваний, а главное – среди них нет стариков. Львиная же доля пациентов гражданских лечебных учреждений – это люди пожилого и старческого возраста. Оно и логично: болезни к человеку подкрадываются на жизненном финише.