Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1

Приходилось слышать дикие замечания толпы, обсуждавшей и плафон, и тот незабвенный занавес, который тогда еще не был испорчен подновлением. В кабинете у С. И. было несколько небольших эскизов к этому занавесу. Эскизы передавали то мечтательное настроение, какое невольно испытывал человек, умевший любоваться природой, когда под лунным светом спал Неаполь, а около черных теней пиний стояла небольшая группа изящных фигур девушек в средневековых костюмах и перед ними кавалер с лютней. Создавалось незабвенное настроение. Этот занавес Врубеля являлся лучшим занавесом не только Москвы, но и вообще в истории русского театрального декоративного искусства — подобного занавесу Врубеля не было. Даже занавесы, написанные Бакстом или Сомовым, даже художественно скомпанованный занавес Мариинского театра работы Головина уступали в глубоком проникновенном художественном замысле и тонком красочном выполнении, чем отличался занавес Врубеля.

<Еще курьезный случай с Солодовниковым. На первое представление «Орфея» Солодовникову директриса театра К. С. Винтер предложила билет. Солодовников протянул 25 рублей и сел на стул, ожидая, когда ему принесут сдачи. Винтер поняла, что он платит 25 рублей за место и сдачу ему не приносила. Солодовников просидел больше часа и все-таки добился, что ему принесли сдачу, больше 10 руб. он не платил за билет. «Не по средствам», — говорил он. (Далее примеч. И. Е. Бондаренко: «Солодовников завещал свои миллионы на школы на его родине в Глазовском уезде, Вятской губ., на дома бесплатных квартир для бедных в Москве на Трифоновской ул. и др. благотворительные учреждения».)

Театр Солодовникова на Петровке после переделки И. Е. Бондаренко.

Открытка начала XX в.

Сынок его, Петр Гаврилович, разыгрывал из себя «джентльмена» (московского типа), женился на артистке Частной оперы Дьячковой, оставившей тогда сцену, и старался в скупости подражать отцу>[913].

Я втягивался в работу со всей страстностью молодой натуры. Одинокий в Москве, в мамонтовском доме я находил себе как бы «свой дом» и особый отдых, несмотря на многочисленные заботы о скорейшем окончании театра и те новые работы, которые поручил мне С. И., вроде постройки специальной декоративной мастерской за Бутырской заставой, куда перенесен был гончарный завод из Абрамцева.

Декорационный павильон был спроектирован с таким расчетом, чтобы в первом этаже поместить скульптурную мастерскую, а второй этаж отвести только для писания декораций.

Я часто любовался, как С. И. постоянно лепил, разговаривая с окружающими, послушные пальцы придавали мягкой серой глине ярко выразительные [формы] бюстам, отдельным барельефам и чаще всего — фигурам всевозможных ваз. В эти годы в декоративном искусстве процветало то направление, которое именуется «модерн»[914], вульгарно же называлось «декаданс», а по существу это было только графическое увлечение вне всяких форм и пропорций, одними лишь линиями и красочными эффектами. Невольно захлестывались этим течением и скульптурные работы Мамонтова, а также Серова и Поленова, часто работавших над вазами; но новизна формы, орнаментов или расцветки подчинялась все же выдержанному рисунку, большому чувству меры и пропорциональности.

Когда я наблюдал за работой Врубеля, я всякий раз изумлялся чрезвычайной оригинальности его подхода, совершенно своеобразной манере орнаментировать смелые и всегда новые придуманные им формы, но всегда из русской природы.

Невольно заражался я и сам этим искусством, и Мамонтов как-то предложил мне, чтобы я тоже начал лепить, но, несмотря на все мои старания, дальше нескольких ваз моя скульптура не пошла, да не было времени, т. к. слишком был занят отстройкой театра и срочной постройкой мастерской, в которой мне же пришлось, как это ни было ново для меня, писать декорации.

Шла подготовка к «Борису Годунову». Декорации были распределены следующим образом: для сцены у Новодевичьего монастыря была какая-то старая декорация; сцена в саду Марины Мнишек проходила в старой декорации Поленова, написанной к опере «Алая роза»[915]; корчма — тоже была прежней декорацией. Из новых декораций С. И. предложил мне сделать эскиз для Кремлевской площади, Золотую палату и терем (сцена у Бориса).