Это качество С. И., как режиссера, угадал знаменитый артист Малого театра А. И. Южин, сказав про исполнение «Манфреда» Шумана[931], где С. И. провел режиссерскую работу и где дирижером был знаменитый Эрмансдерфер, что над ним и над нами, оркестром, хором и солистами, над всем концертом-трагедией дирижером был С. И., его нервы, его напряженная чуткость художника, его духовная мощь. «С. И. дал мне понять, что каждый образ, созданный поэтом, носит в себе свою музыку; что задача актера — найти эту музыку и заставить ее звучать в душах зрителей… чтобы артист верил в эту музыку души, как неотделимую часть изображаемого им типа. Без этого все мертво… Вот чему научил меня С. И.», — говорил Южин.
Тонкая восприимчивость к звукам оркестра с требованием полного консонанса с певцом и яркого самостоятельного ведения кантилены[932], — эти указания он смело давал даже большим дирижерам. На третье представление оперы «Садко» приехал в Москву автор оперы Римский-Корсаков, пожелавший лично продирижировать. Спектакль был эффектный, Шаляпин — варяжский гость, очаровательный Секар-Рожанский — Садко, Волхова — Забела (жена художника Врубеля). Царь морской — Бедлевич и Нежата — Страхова. <Дирижирует Римский-Корсаков. Я сидел с Мамонтовым в директорской ложе. И вдруг, в одном месте Мамонтов взглянул на меня и шепчет: «Что же он делает? Что он делает? Ведь он же запутал темпы». После спектакля Римский-Корсаков признался, что в этом месте он вспомнил, что следовало бы написать по-иному>[933].
Тут же, на этом спектакле случился курьез с Секар-Рожанским, нередко путавшим слова. Так в сцене «Новгородского торга», когда выловили рыбу «золото перо», Садко должен петь: «Чудо чудное, диво дивное — рыба золото перо», Секар-Рожанский запел: «Чудо чудное, рыбо рыбное, диво золото перо».
Мамонтов обернулся ко мне и только приподнял вопросительно брови. После спектакля за ужином С. И. рассказал Секару о путанице слов: «Что же ты спел?» Секар ответил: «Но ведь это же былина, все равно этого не было, не все ли равно».
Постановка оперы «Садко» была праздником в художественном мире, очаровательная декорация «Новгородского торга», написанная Коровиным и Малютиным, действительно показала русский сказочный эпос.
В картине «Подводного царства» серпантин — пошлый танец кафе-шантана, под рукой Мамонтова получил изящную, волнообразную, красивую картину, передавая волнение морских волн. Музыкальное вступление, так называемое «Океан море синее» — это незабываемая симфоническая картина, дополненная поражающей декорацией, развернувшей бесконечное синее море, по которому пробегают тридцать кораблей «и один сокол-корабль самого Садко-гостя знатного».
Аплодисменты зрительного зала, выражение искреннего восторга и полной художественной удовлетворенности были наградой за такую постановку.
Постановка «Садко» примирила Римского-Корсакова с С. И., к которому у Римского-Корсакова было сначала предвзятое отношение. Кто-то нашептал, и Римский-Корсаков поверил. Когда ставили его «Снегурочку», он не приехал, несмотря на приглашение. Затем произошло недоразумение из-за Забелы. Ее готовил Римский-Корсаков для «Снегурочки», а С. И. настоял выпустить певицу Пасхалову.
Не меньшим торжеством декоративной живописи и сценических эффектов была «Хованщина». Когда при поднятии занавеса в третьем акте перед зрителями развернулось засыпающее стрелецкое гнездо, с видом на Кремль (по эскизу А. Васнецова), большой зал театра дрогнул от рукоплесканий.
Еще большим рукоплесканием был встречен Шаляпин, изображавший Досифея. Все его сдержанные суровые движения, его трогательный, проникновенный голос фанатика старой веры — все это осталось непревзойденным образцом для будущих исполнителей этой роли.
Своеобразный художественный интерес был в «Юдифи» — опере А. Н. Серова, поставленной по рисункам В. А. Серова.
Постановка «Бориса Годунова» была, прежде всего, большим музыкальным событием.
Вот и первый спектакль «Бориса [Годунова]». Я прошел в глубь театра, из последних рядов партера взглянуть на написанную мною Кремлевскую площадь. Вижу, что кое-что нужно исправить в тонах. Не те краски! Прошел в директорскую ложу, ближайшую к сцене; пристально смотря на сцену, С. И. говорит про «народ», уставленный Лентовским: «Толпятся, как бараны!» Шаляпин в бармах медленно шествует из Успенского собора в Архангельский, а «народ» ему мешает, и слышно, как Шаляпин цедит сквозь зубы, стуча посохом: «Ишь, черти проклятые, отойдите вглубь!»
«Черт знает, что такое!» — ворчит С. И. «Вот видите, не смог поставить живую толпу!» — сердится на Лентовского, суетящегося за кулисами в своем кучерском кафтане. Лентовский отличался административными способностями, что и послужило основанием приема его на службу в Частную русскую оперу (в январе 1898 г.).