Не столь богатый как его брат, Д. Г.[1018]
отдавал свой досуг и часть денег на собирательство. Малообразованный, но с художественным чутьем Бурылин увлекся сначала собиранием древних печатных книг, затем резной кости, хрусталя, тканей, между прочим, Бурылин владел единственной по цельности и полноте коллекцией масонских знаков и масонской литературы. Его коллекция масонских знаков описана также единственным знатоком масонства — Тирой Соколовской[1019].В его музее, составленном вне какого бы то ни было плана, попадались очень интересные вещи. Например, редкий вид ц[еркви] Василия Блаженного работы Ф. Алексеева[1020]
, многократно бывавший украшением исторических выставок.Д. Г. Бурылин был простым доступным человеком, без той глупой купеческой спеси, чем особенно отличались иваново-вознесенские купцы. <На вопрос, что его заинтересовало в масонстве — он объяснил, что «ведь еще никто не собирал масонских знаков, а они вещь непростая, это не орден какой-нибудь, тут что-то есть…» Но что, он так и не нашел>[1021]
.В 1908–1909 г[одах] Бурылин выстроил себе новый дом со специальным помещением для музея[1022]
.Но ивановские фабриканты относились к нему с долей саркастического пренебрежения, видя в увлечении музеем нечто пустое и недостойное серьезного купца-фабриканта.
Чисто купеческая скупость и взбалмошность часто служили причиной того, что Бурылин упускал многие ценные вещи, долго рядился и упорствовал, а, упустив вещь, ругался.
На выставке в Н[ижнем] Новгороде (1896 г.) коллекция Бурылина древних набоек являлась выдающимся художественным экспонатом и была, к сожалению, куплена царем. (Зачем она ему? Лучше было бы ее издать. Какие оригинальные рисунки, расцветки, сколько вкуса было в этих народных набойках!)
А. А. Титов (1845–1910 гг.) — купец, фабрикант, суконщик, жил в Ростове Ярославском.
Увлечение старыми летописями, грамотами, старинными бумагами доходило у него до ожесточенной страсти. Ехал в глубину Ярославской и смежных губерний и отыскивал действительно ценнейшие материалы. Это он нашел в Устюге летопись и издал ее («Летопись Великоустюжская»[1023]
). Член всяких археологических обществ и Археографической комиссии[1024] Титов не пропускал ни одного археологического съезда, часто бывал в Москве на всяких заседаниях. Суетливый, подслеповатый, немного гнусавящий, с постоянной сигарой во рту Титов был резок на язык, [но] очень отзывчив, особенно к бедному студенчеству, помогая и содержа огромное количество стипендиатов — всегда негласно, скромно.С большим знанием палеографии[1025]
, археологии Титов был очень образованным человеком. Тщательно разбираясь, Титов собрал более 6000 номеров рукописей. Издавал описания Ростова Ярославского, описывал древние акты XVII в., был душой и деятелем Ярославской ученой архивной комиссии[1026] и издал многотомное описание своих рукописей и рукописей ярославского коллекционера И. А. Вахромеева[1027]. Огромная заслуга Титова была еще и в том, что в восьмидесятых годах он восстановил вместе с И. А. Шляковым из груды руин Ростовский кремль — эту каменную сказку старорусского искусства, устроив в одном из зданий кремля, так называемой Белой палате, хороший музей древностей.Мы познакомились в Историческом музее за столом Орешникова, и Титов пригласил меня посетить его, когда буду в Ростове.
Когда я поехал с фотографом Д. И. Певицким в Ростов, чтобы зафотографировать архитектуру Ростова и кое-что из музея, то для работ Титов предоставил нам хорошее помещение в гимназии (это было летом). Мы пользовались гостеприимством Титова и с большим наслаждением слушали его увлекательные рассказы о своем собирательстве и меткие характеристики других коллекционеров.
В работах ему помогал учитель городской школы, которого он обучил палеографии, и с ним разбирал истлевшие столбцы — свидетелей былой истории и быта. В работах Титова всегда был уклон в сторону бытовой жизни. Всегда стоя на страже интересов любимого дела и искусства, Титов с увлечением показывал нам памятники архитектуры Ростова с их поражающими фресками. Если примитивы сиенских мастеров и росписи Джотто в церкви Франциска в Ассизе зачаровывали меня своей непосредственностью, то с еще большим восторгом простаивал я часами, пораженный исключительной смягченной красочной симфонией ростовских росписей. Всякое игнорирование такого искусства и недостаточно углубленное отношение вообще к старому русскому искусству приводило Титова в ярость.