Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 2

Одинокий, <даже без прислуги>[984] остался он в своей квартире, где со стен смотрели на него его верные друзья книги и мемориальные свидетели былой его библиографической деятельности. <И стол кабинета украшала все та же модель Эйфелевой башни, модель, выпиленная им лично. Всякое воскресенье приходил он ко мне на Троицкую ул.; мы обедали и сидели весь вечер, предаваясь воспоминаниям о заграничных местах, одинаково нам обоим знакомым и столь дорогим. Прекрасный чтец, Торопов умел особенно хорошо читать Чехова и Лейкина. Всегда корректно одетый, даже в загородных прогулках, какие мы с ним совершали, например, из Петергофа в Ораниенбаум пешком, он бодро еще шел, несмотря на свои 76 лет. Шел также в сюртуке, бархатном красном жилете и белом галстуке, — но цилиндр должен был уже сменить на фетровую шляпу>[985].

Торопов начал болеть. Рак языка. <Речь стала не столь внятной, но был на ногах. Чувствуя свой конец, быстро уехал в Москву, к сестре, в ее маленькую квартирку за Бутырской заставой. Я тотчас же его навестил, речь была почти неразборчива, но сознание полное, и, наконец, 10 мая 1923 г.>[986]…

10 мая 1925 г[ода] А. Д. Торопов тихо умер[987]. <Русское библиографическое общество (в Ленинграде) устроило заседание, посвященное памяти А. Д. Торопова, были прочитаны доклады и выпущена памятка с перечислением 22 библиографических трудов Торопова>[988].

Интерьер книжного магазина. Фото конца XIX в.

Упомянутое выше Московское библиографическое общество, основанное во главе с А. Д. Тороповым, Рогожиным, Носовым, А. П. Бахрушиным и др[угими], окрепло и имело для своих субботних заседаний зал «под часами» в старом здании Московского университета (1 МГУ). Делал и я доклады там: о библиотеке А. П. Бахрушина и о библиотеке уфимца А. Д. Дашкова, завещавшего свое собрание книг уфимской городской библиотеке. Книжная скрупулезность, уходящая часто в поверхностное описание книг, была малоинтересна для меня, любившего книгу, прежде всего за ее содержание. Интересуясь и ценя внешность книги, особенно издания редкие, вроде чудных томиков в 32-ю [часть листа][989] несравненных Эльзевиров[990], редких Альдусов[991], высокохудожественных оксфордских переплетов или переплетов непревзойденного Шнеля, ценя иллюстрированные издания, но автор всегда для меня — прежде всего.

Ищущий человек всегда найдет нужную ему книгу, и в книжной страсти существуют какие-то неведомые пути. Это я наблюдал за собой. Мое собирание, например, иконографии Москвы и всяких старых путеводителей и справочников совершенно неожиданно пополнялось нужной и редкой книжкой или литографией.

Как-то проездом я остановился на денек в Аахене. Бродя по какой-то улочке близ старого знаменитого романского собора, попалась [мне] на глаза маленькая книжная лавчонка, где в окне среди разных литографированных листов увидел редкие листы видов Москвы, рисованные Арну в литографиях Дюрана. Приказчик мне извлек целую сюиту этих литографий, лежавших у него где-то внизу, целыми годами никому не нужных. Приказчик служил когда-то у Вольфа в Петербурге. Это один из курьезных «охотничьих» набегов, их было немало.

К циклу библиофилов следует отнести и коллекционеров ex libris‘ов[992].

Завзятым собирателем книжных знаков я не был, хотя и рисовал ex libris‘ы и кое с кем ими обменивался.

В Библиографическом обществе я познакомился с У. Г. Иваском, молодым, обеспеченным человеком, посвятившим свой досуг собиранию и описанию книжных знаков. Его труд «Русский книжный знак» (изд[ан] в 1905 г.)[993] — первое серьезное исследование о русском ex libris‘е. Ранняя смерть унесла этого фанатика-библиофила, безусловно даровитого. Его небольшая книжка об имении Волконских «Суханово»[994], образец толкового описания осведомленного в архитектуре и подлинного эрудита в генеалогии бытописателя, выдает верного последователя школы Врангеля и «Старых годов».

Благодаря Иваску я сделался членом базельского общества «Ex libris-Verein»[995], откуда мне был прислан диплом за мои работы, и, будучи в Базеле, я как-то навестил этот ферейн, ознакомясь с богатым собранием чрезвычайно интересных экслибрисов. <Кроме Иваска я знавал другого собирателя, но поверхностного, В. К. Трутовского, хранителя Оружейной Палаты>[996].

Обмен книжными знаками с русскими и иностранными собирателями был в большой моде, особенно в начале девятисотых годов.