Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века

Изменить свой довольно однообразный гардероб девочка могла только по наступлении совершеннолетия. В мемуарной литературе это событие отмечалось как самое запоминающееся. Особенно долгожданным оно было для институток, обязанных носить униформу все годы обучения, – менялись только цвет и детали одежды. Униформа была не только на ученицах, но и на куклах, которых обшивали воспитанницы на уроках рукоделия: куклы в униформе учебного заведения служили для официальных подарков благотворителям и богатым посетителям. Обладательницей такой куклы стала маленькая институтка в повести Л. Чарской. «Огромная французская кукла в костюме институтки стояла передо мною в зеленом камлотовом платье, в манжах, белом фартуке и пелерине. Я ненавидела кукол, но кукла-институтка мне ужасно пришлась кстати. У нас, седьмушек, была мода на кукол-институток: у всех было по кукле…»[366] Куклы, которых обшивали девочки из Сиротского дома, были одеты намного скромнее (платье из серой ткани и белый платочек на голове). Как правило, такие куклы использовались в качестве подарков для дам-благотворительниц и их детей.

Скромность костюма институтки с неизменным фартуком была воспета в литературе.

                              О! Все мы отдадим, и перлы, и алмаз,
                              И блонды, и цветы, и бархат, и атлас,
                               Пиры, театр, прогулки, балы

                              За платье белое, за фартучек простой,

                              В которых, птичками, мы с утренней зарей
                               Порхали по полю бывало

(«Сожаление девушки, которая вышла в свет»)[367]

.

Отмена жестких ограничений в нарядах юных девиц в последней трети XIX века воспринималась женщинами старшего поколения как большая потеря – ушло притягательное ожидание первого взрослого наряда и прически как у больших. В одном из педагогических этюдов описывается ситуация, когда учительница музыки спрашивает у своей ученицы совета по поводу нового платья, а та ей менторским тоном толкует, что «тюники выходят из моды». Гувернантка вопрошает: «Если у нее уж в эти годы такой туалет – какой же нужен будет впоследствии, когда ей будет 16 лет?.. Ее уже ничем не удивишь, а помните, как мы волновались, надевая в 16 лет наши первые шелковые платья – какая это была эпоха!»[368]

Так выглядела ситуация с точки зрения взрослой женщины, а вот девочкам ожидание взрослого платья казалось бесконечным. Двенадцатилетняя Таня Кузминская вспоминала, как ее старшим сестрам, сразу после сдачи экзамена, сшили длинные платья и позволили переменить прическу. Взрослый вид довершали подаренные девицам часы. «Я почувствовала, что отделилась от них, что осталась одна учащимся подростком, в коротком платье, играющая с куклой Мими»[369]. Наряжая куклу во «взрослое» платье, девочка стремилась приблизиться к заманчивому миру настоящих женщин.

Жертвы детской благотворительности

С участия в благотворительности формировалась привычка ограничивать страсть девицы к модным нарядам. Наряду с послушанием родителям и любезностью в обращении благотворительность входила в кодекс воспитания дворян обоего пола. Посильно участвуя в пожертвованиях бедным, ребенок из состоятельной семьи приобретал первые навыки религиозно-нравственного воспитания и проявлял милосердие на деле. Примеры из детских книг вдохновляли их читателей на добрые дела и благородные жертвы.

В назидательных историях речь шла о материальных формах проявления заботы о бедных. Типичным можно назвать эпизод отказа героинь-дворянок от модных платьев и дорогих кукол из чувства сострадания к несчастным. Мальчики и в этом случае служили примером для своих сестер. В одном из рассказов А.Ф. Вельтмана, предназначенного «для образующегося юношества», изложена история сердобольного брата, который отдал погорельцам деньги, приготовленные на шитье праздничного наряда. Маленькая скупая сестра посмеялась над милосердным поступком брата, ведь мальчику предстояло явиться перед гостями в старом наряде. Сама же она принарядилась в новое платье, которое тут же было испорчено, так что праздничный наряд пришлось заменить будничным. В назидательных произведениях случайно испорченное платье – всегда наказание свыше. Сестра утешала себя мыслью, что и брат явится в старом платье. Каково же было ее горе, когда братец вышел в роскошном, шитом золотом по бархату камзоле. На вопрос о происхождении наряда брат скромно ответил: «Бог дал, я нашел его в своей комнате с запискою, в которой было написано: „Благодеяние не остается без вознаграждения“» (родители не пожалели средств, чтобы вознаградить сына за добрый поступок)[370].