Воспитанные эмансипированными матерями, девочки с подчеркнутой небрежностью относились к своему внешнему виду: «Неприлично надевать такое платье и так одеваться, когда столько людей голодают». Предметом осуждения стали шелковое платье, кольцо и брошка, которые требовалось заменить люстриновым платьем с передником[358]
. Рваный башлык, мятое платье с грязным воротничком – так считали возможным одевать детей в эмансипированном кругу. Взрослые эмансипе стригли волосы и одевались в черные платья, единственным украшением которых был узкий белый воротничок[359].В семьях «новых людей» не было места и куклам. Оказавшись в такой семье, Е. Водовозова стала расспрашивать семилетнюю девочку о ее куклах. «На мой вопрос, играет ли она в куклы, Зина, к моему крайнему удивлению, притащила что-то вроде обрубка палки, на одном конце которой было грубо размалевано лицо, а остальная часть была завернута в разноцветные тряпки. Несмотря на примитивность своей куклы, Зина с трогательною нежностью укачивала ее на руках, прижимала к груди, укладывала спать, напевая ей песенки». Мать девочки лишила дочь игрушек под давлением своей старшей сестры-«прогрессистки», утверждавшей, что кукла приучает к кокетству и развивает любовь к нарядам. Противница кукол считала компромиссом даже деревянный обрубок, который она, вместо куклы, допустила в детскую Зины, но рассчитывает, что он все-таки «не может уже так развратить девочку, как настоящая кукла»[360]
.Под влиянием новых идей писатели разрабатывали сюжеты, в которых находили куклам идейную пользу. Так, автор книги «Кукла Милочка и ее подруги» (1911) В. Андреевская написала драматическую историю о том, как внучка сторожа остановила поезд с помощью красного платья куклы. Писательница использовала распространенный сюжет, в котором герой с риском для собственной жизни останавливает поезд.
Страсти по поводу «развращенности» модой лишь частично отражали реальное положение вещей. В семьях со скромным доходом и разумными установками в воспитании было принято регламентировать одежду для девочек: коричневое платье, белая пелеринка и черный фартучек с лифом больше походили на мундир, чем на детскую одежду. Е. Сысоева вспоминала, что все свое детство она проходила в таком «мундире». Когда девочка получила в подарок креповое розовое платье, вышитое гладью, тетушка, сторонница прогрессивного воспитания, тотчас убрала его в шкаф. Суровое решение вызвало у девочки горькие слезы, и только став взрослой, рассказчица примирилась с ним. «Я еще не осознавала тогда, что для девятилетней девочки, постоянно ходившей в холстинковых платьях или в своем коричневом мундире, а по праздникам облекавшейся в белое декосовое и редко в кисейное платье, был совершенно некстати такой подарок»[361]
. Сторонником детских «мундиров» был Лев Толстой: он настаивал на том, чтобы его дети ходили дома во фланелевых блузах[362]. Такой наряд могли носить дети обоего пола (вот почему героиня «Семейства Тальниковых» А. Панаевой ощущала себя в детстве «лицом среднего рода, не то девочка, не то мальчик»).Модно одетые дети – любимые герои глянцевых изданий (Андреевская В.П. Вместо игрушки. Рассказы из детской жизни для детей младшего возраста. СПб.: изд. Ф.А. Битепажа, 1890)
Ношение скромной одежды свидетельствовало о хорошем воспитании девочки, поэтому даже в семьях аристократов или богатых фабрикантов старались соблюдать сдержанность в одежде. Дети железнодорожного магната фон Мекка носили одежду, в которой не было ничего вычурного. По воскресеньям девочкам надевали плиссированную юбку из пике или чесучи и русскую рубашку из того же материала с поясом. По праздникам к пикейным платьям, в которых девочки ходили в будни, пристегивался английский воротник, украшенный вышивкой[363]
.Если девочка появлялась в общественном месте, одетая во взрослый наряд, это заставляло усомниться в ее скромности. К. Мердер, наставник цесаревича, одобрил суровую оценку, которую будущий император Александр II дал дочерям госпожи Ожеро после завершения детского бала. «Оне очень хорошенькие, но нахожу, что одеты с большими претензиями – они одеты как большие»[364]
. Критически отзывается о женских нарядах герой романа Ф. Достоевского «Подросток» – модные платья дам и девиц притягивают и одновременно раздражают подростка[365].