Записки мертвеца

Сразу после того, как я написал свою очередную предсмертную записку, я убрал дневник обратно в рюкзак и стал ходить туда-сюда по комнате в поисках выхода или хотя бы идеи о том, как мне покинуть это помещение скорейшим образом. Дверь была закрыта. Рядом с дверью лежал мёртвый Артём, и почему-то мне было боязно подходить к нему. Вентиляция в комнате имелась, но отверстие её было слишком маленьким, чтобы, подобно героям голливудских фильмов, просочиться в него и по недрам шахты выбраться наружу. Надежда была только на взлом замка, но, как несложно догадаться, взламывать замки при помощи подручных материалов, вроде скрепок или ножа, я тоже не умел. Всё это умели только герои пресловутых блокбастеров про крутых ребят. Потому-то они и были главными героями таких фильмов: потому что умели всё, и любая передряга была для них волной, которую они седлали и скользили по ней, гарцуя на потеху посетителям кинотеатров. «Вот бы мне стать таким прямо сейчас!» — грешным делом думал я, сев на стол и в отчаянии накрыв голову ладонями. Я был не в силах придумать ничего — ровным счётом ничего. Только пытаться пинком выломать эту треклятую дверь — вот, что мне оставалось. Ну, или ждать, пока придёт кто-то из тех троих и молиться, что это будет не рядовой Громов, несколько минут назад застреливший Артёма. Ефрейтор Абидин тоже какой-то странный тип: аморфный, отрешённый и безучастный ко всему. Ну его. Уж лучше пусть зайдёт тот младший сержант по фамилии Астахов: он один из них всех выглядит вменяемым.

Вдруг тишину комнаты нарушил хрип. В следующую секунду он сменился стоном. Я поднял голову и посмотрел на Артёма. Его пальцы… шевелились. Он оживал!

Меня охватил ужас.

И тут я услышал, как в замок с той стороны двери вставили ключ.

Я не разглядел, кто вошёл, когда дверь отворилась, потому что в следующее же мгновение на вошедшего набросился восставший труп Артёма. Он поднялся резко и так же резко, не успев встать на ноги и всё ещё сидя на полу, кинулся к ноге вошедшего, схватил её и вгрызся в неё зубами. У вошедшего ушла секунда, чтобы сообразить, что происходит и среагировать. Секунда — это слишком долго. Руки Артёма успели мёртвой хваткой сжать ногу человека с автоматом, и теперь разжать их можно было, пожалуй, только усилиями трёх-четырёх силачей.

Я не знал, чью ногу жрёт Артём, но в голове моей мелькнула тёмная, нехорошая мысль о том, что было бы здорово, если бы жертвой оказался рядовой Громов. Это, ко всему прочему, было бы справедливо.

— Помоги, чё сидишь! — крикнул человек у двери, тщетно пытавшийся отодрать от своей ноги Артёма. У него был автомат, но, видимо, он боялся задеть самого себя, выстрелив в мертвеца.

— Помоги!!! — уже громче повторил человек.

Это был младший сержант Астахов. Уж теперь-то я разглядел его лицо: одновременно разъярённое и растерянное, полное ужаса от ощущения собственной беспомощности.

Наконец, придя в себя после продолжительного ступора, я подбежал к Астахову, схватил Артёма за горло, сжал его так сильно, как мог, и что было мочи толкнул его. Его челюсти разжались, но руки крепче прежнего вцепились в ногу Астахова. Я всё толкал его и толкал — теперь и от себя тоже, потому что, ухватившись пальцами за ногу Астахова, глазами своими Артём смотрел уже на меня. И это были страшные глаза. Никогда ещё я не видел ожившего мертвеца меньше, чем через час после того, как видел его же живым. Ещё час назад говоривший, думавший, чувствовавший, мечтавший человек теперь смотрел на меня как на еду: подобно тому, как хищник смотрит на свою жертву. Держа его за горло, я пытался оттолкнуть его как можно дальше от себя, не понимая, что тем самым я сбиваю с ног Астахова, заставляя его терять равновесие.

— Не толкай его! Держи ровно! — сказал он.

Затем раздался щелчок автоматного затвора, а потом — БАХ!

И я будто бы оглох. Звуков не стало совсем — была только мёртвая тишина. Потом появился тонкий, пронзительный писк. Я открыл глаза и посмотрел на голову Артёма с огромной дырой во лбу, с глазом, вывалившемся наружу и с кровью, бурной багряной рекой бежавшей из обеих ноздрей. Кровь стекала на мою руку и заливала рукав кофты. А я был счастлив: счастлив оттого, что мир вокруг меня не замолчал навсегда, и что мёртвая тишина, спеленавшая меня после выстрела, не была знамением моей собственной смерти, как я успел подумать. Странно, но первое, что пришло ко мне в голову одновременно с тем, как пуля пришла в голову к Артёму, была мысль о том, что Астахов промахнулся и попал в меня, и что теперь и я — труп.

— Теперь и я — труп, — сказал Астахов. То было первым, что я услышал сквозь беспрерывный писк.

Я взглянул на ногу Астахова. В его камуфляжных штанах была дыра, материал вокруг раны намок от крови, а сама рана была не такой уж и ужасной: всего-то укус, похожий скорее на небольшой укус собаки, чем на глубокую рваную рану, оставленную лапой медведя.

— Ну… — начал я, желая сказать что-то обнадёживающее, но не нашёл слов.

— Так, пофиг, идём по плану, — сказал Астахов, убрав автомат за спину.