Записки мертвеца

Сергей с Кристиной ещё крепко спали. Юля, казалось, тоже видела десятый сон. Мой путь к выходу лежал через гостиную, в которой располагалось спальное место всех троих. Стремясь пройти мимо них незамеченным, я шагал на цыпочках. И всё же, случайно скрипнувшая половица разбудила Кристинину племянницу.

— Кто это? — испуганно спросила она спросонья, тщетно пытаясь вглядеться в темноту.

— Костя.

Узнав, что я не полтергейст, бродящий по избе в предрассветный час, она успокоилась.

— Ты куда? — спросила Юля.

— За Ирой, — ответил я.

— Она далеко?

— Да.

— Можно с тобой?

— Нет, не надо.

— Почему?

— Да не надо просто. Мы скоро сами оба сюда придём. Снова будете с ней по огороду ходить, жуков ловить.

— Не будем, — сказала Юля, вздохнув.

— Будете, ещё как.

— Нет. Ира насовсем ушла. Она сама так сказала.

— Так и сказала?

— Ага. Больше не придёт, сказала. Ещё сказала, что, когда все выздоровеют, и мы в город вернёмся — там и встретимся. Только потом уже. Когда зомби ходить перестанут.

— Ну, так и будет, значит. Ладно, пошёл я. Тоже ложись, а то дядю с тётей разбудишь.

Я вышел за порог, тут же выбросив из головы всё, что сказала Юля.

Впереди меня ждала неизвестность. Я не знал, удастся ли мне вернуться в Знаменское той же дорогой, которой я пришёл оттуда. Мне не хотелось попадаться на глаза никому: будет лучше, если никто, кроме Сергея, Кристины и Юли не узнают о моём возвращении — так я подумал. В первую очередь, таким образом можно было сэкономить время на объяснениях с каждым встречным и рассказах о том, что со мной приключилось позавчера. Потому путь к трассе, являвшейся самым предсказуемым и безопасным маршрутом до Знаменского, мне был заказан. Вход и выход, въезд и выезд из Надеждинского контролировался, а я не хотел задерживаться на контрольно-пропускном пункте только ради того, чтобы поведать о своих жизненных перипетиях случайному бывшему менту, которому, в общем-то, слушать всё это было совсем неинтересно.

Дело оставалось за малым: обойти патруль, который, как я думал, в столь ранний час окажется особенно сонным и невнимательным. Уж не знаю, вышло ли всё так, как я предполагал, или мне просто повезло не встретить никого за огородами, но до леса я добрался незамеченным, а затем — поспешил углубиться в него, чтобы уж точно стать невидимым для дозорных.

Дальше я шёл по тропе с чётким планом, который брал своё начало в моём видении всего происходящего. Я точно знал, что Ира ушла в Знаменское по ошибке. Что она записалась добровольцем для того — и только для того — чтобы разделить свою участь со мной. Я действительно полагал, что… Не знаю, стоит ли писать об этом здесь или следует приберечь всё это до рассказа о последовавших событиях. Но, раз уж начал — скажу полностью. Те несколько часов, в течение которых я шёл по тропе через лес, были последними часами в моей жизни, когда я всё ещё думал, будто бы мир вращается вокруг одного меня.

Я представлял себе встречу с Ирой. Не так жадно грезил о ней, конечно, как в те дни, когда приходилось пробираться к её квартире через заражённый город. Я думал, что, когда мы снова увидим друг друга, она бросится мне на шею и начнёт всеми фибрами источать радость по поводу нашей встречи, забыв про всё, что гложело её раньше. Я думал, она только и ждёт, что меня, и только и живёт для того теперь, чтобы быть рядом со мной. Пожалуй, я совсем не воспринимал её как самостоятельного, отдельного от меня человека и… И потому, наверное, так злился на неё за ту депрессию, не отпускавшую её после смерти родителей. Меня больше заботила роль, которую, по моему разумению, она должна была играть рядом со мной, чем она сама. Я не… Не любил я её — вот, что. По-настоящему и беззаветно всё это время — вообще всю свою никчёмную жизнь — я был влюблён только в самого себя. Вот, зачем на самом деле был нужен тот вояж через город к дому Иры: чтобы спасти самого себя от сумасшествия и тоски. И, вытаскивая её тогда из машины после аварии, я тащил самого себя от верной погибели, потому что был твёрдо уверен, что без неё жить я больше не смогу. А потом, после выхода из больницы и заселения в дом, я хотел увидеть привычную, милую, счастливую Иру, и был жутко расстроен, увидев её понурой, унылой и отрешённой. Мне всего-то хотелось, чтобы она играла свою роль как следует, и невдомёк мне было, что она — гораздо больше, чем роль; гораздо больше, чем то, какой я хочу её видеть; гораздо больше, чем картинка в моей пустой, бестолковой башке. Она — человек и живёт своей жизнью: своими мечтами, желаниями и чаяниями. Вот так диво! На двадцатом году жизни уйти от солипсизма, открыв для себя реальность окружающего мира! Оказывается, Вселенная не исчезает, когда я закрываю глаза. Кому расскажи — не поверят.