День 80
Остаток дня после возвращения и после того, как Сергей огорошил меня новостью об уходе Иры добровольцем в Знаменское, я провёл в тишине. Я просто сидел и думал, что делать дальше. Сидел я в нашей с Ирой комнате, в темноте, несмотря на возможность теперь включать свет и жечь его сколько угодно. Мне казалось, что темнота помогает собраться с мыслями. Может, так оно и было. Только толку от этого — чуть. Ничего умного мне в голову так и не пришло. Я решил, что лучше всего будет подождать завтрашнего утра: скорее всего, подумал я, Ира, не найдя меня в Знаменском, смекнёт, что что-то пошло не так и, наверное, догадается уйти оттуда каким-нибудь образом. Вот только каким? Это мне было невдомёк. Я мог только надеяться, что у добровольцев-девушек, вроде Иры, есть возможность передумать, доложить о своём решении тамошнему командованию и просто уйти. И хотя я понимал, что такой вариант маловероятен, верить в него мне, всё же, хотелось. С этой безнадёжной верой в чудо я и уснул, завершив, наконец, тот бесконечный день и впервые за двое суток сомкнув глаза дольше, чем на пару часов.
День 81
Стоит ли говорить, что на следующий день Ира так и не появилась на пороге нашего дома, возвратившись из рядов армии Старкова? А я всё ждал и сходил с ума от ожидания и одновременно — от бездействия. Нужно было чем-то себя занять. Сначала я стал копаться в её вещах и прикидывать, что она взяла с собой, когда ушла. Потом хотел выпытать какие-нибудь подробности у Сергея, но он уже ушёл на работу, строить стену, поэтому я попросил Кристину рассказать подробности её ухода. Говорила она неохотно: видимо, сказалась та последняя громкая сцена между нами, когда они с Сергеем чуть ли не хлопали в ладоши, радуясь, что в «Камень-ножницы-бумагу» проиграл именно я. Я решил не обращать на это внимания: пошла она и вся её затаённая обида куда подальше. В конце концов, это я был жертвой в той ситуации.
— Да нечего рассказывать, — говорила Кристина, — Вещи собрала и ушла, как узнала, что тебя нет. И что ты не попрощался даже, а свалил просто, как…
— Она говорила что-то перед уходом? — спросил я, не дав ей закончить фразу какой-нибудь гадостью, как она наверняка планировала.
— Ничего не говорила. Юле и нам только «пока» сказала, да и всё. Мы её отговаривали, правда, как могли. Говорили, мол, зачем тебе это? Если есть возможность — сиди, не высовывайся. Тут, вроде, нормально пока. Как стену достроят — вообще как в замке будем.
— А она что?
— Не помню. Пробурчала что-то. Вроде: «Зачем теперь это всё?» — или как-то так. Не знаю. Сам-то что думаешь делать?
— Подожду пока, — ответил я, — До завтра. Завтра за ней пойду.
— А чего завтра-то? Что за день изменится?
— Может, и изменится что-то. А если нет — так зачем торопиться, правильно?
Мне не хотелось рассказывать Кристине о том, что я тешу себя напрасными надеждами на Ирино возвращение. Да и вообще не хотелось с ней говорить — хотелось только выведать что-нибудь и закончить на этом наш псевдо-дружеский диалог. Так оно и получилось.
Позже я достал из рюкзака свой дневник и сел писать его, чтобы хоть как-нибудь отвлечься от томительного ожидания. Я писал, пока не заболели глаза. Потом бросил это дело, как и все напрасные надежды на несбыточное. Она не вернётся. Это было ясно как день уже сегодняшним утром, и вот, когда на улице смеркалось, это стало совсем уж очевидно. А если так — ни к чему сидеть здесь, на месте, и уповать на чудо. Я решил, что выдвинусь завтра утром, с рассветом, а вечером как следует подготовлюсь, после чего — пораньше лягу спать и хорошенько высплюсь, продумав в кровати примерный план того, как я собираюсь всё это дело провернуть.
День 82
Я проснулся не то поздно, не то рано. Решив, что в три часа ночи патрульные будут не такими сонными, как, скажем, в шесть утра, я стал ждать, а пока ждал — чиркнул пару слов в дневнике. Дописав последнее предложение и в очередной раз мысленно попрощавшись с моим воображаемым, несуществующим читателем, я закрыл тетрадь, положил её вместе с ручкой в рюкзак поверх остальных вещей и направился к выходу.