Записки молодого варшавянина

— И не стыдно тебе, Ядя? — Выпив коньяк, отец встал.— Не женись, сынок, ни к чему это. Все равно ни одной женщине никогда не угодишь! Просто это вообще невозможно! Ну, мне пора. Пойду выполнять долг. Я начальник противовоздушной обороны, в моем веде­нии шесть домов с садиками, так что я пошел дежурить. Привет, Ядя!

Он перебросил через плечо противогаз, а на голову надел белый тропический шлем, привезенный когда-то из Италии. Я упаковывал в вещмешок водку и про­дукты.

— До свидания, Юрек,— сказал отец, сжав мои пле­чи. — Надеюсь, ты выйдешь из этого невредимым. А ес­ли нет...

—Dulce et decorum est pro patria mori,— подсказал я.— Я только работаю на линии связи. У меня столько же шансов, сколько и у тебя.|

Я помахал на прощанье попугаю, погладил по голове зареванную Ядю и ушел. Мне вдруг стало жалко эту глупенькую телку.

Время близилось к четырем, когда, проскочив мост Кербедзя, я добрался до управления железной дороги. По сравнению с Варшавой на Праге, казалось, горело всего несколько домов. Лишь на следующий день мы по настоящему узнали, что такое горящий город. К вечеру обстрел притих и линия связи с Замком действовала бесперебойно.

Ни слесаря, ни вагоновожатого я не застал — они еще не вернулись — и решил отправиться в читальню. Она размещалась в частной квартире, на втором этаже дома, напротив наших окон со стороны Виленской улицы. Дверь читальни была открыта — хозяева куда-то сбежали, и я мог менять книги в любое время дня и ночи. Хотя я пользовался читальней уже около десяти дней, мне ни разу никто там не встретился. Книги не входили в число благ, ради которых стоило бы риско­вать жизнью, пробираясь под разрывами шрапнели, как, например, за водой или хлебом.

До сих пор я выбирал на полках разное чтиво, стара­ясь отвлечь себя от размышлений. С другой стороны, я восполнял пробелы, возникшие из-за воспитательских принципов моей матери, которая подсовывала мне толь­ко «ценные произведения». Прочитав еще дома всевоз­можных Маннов, Келлерманов, Вассерманов, а также Элтона Синклера и Синклера Льюиса, Анатоля Франса, Франсуа Мориака, Круифа и Карреля, я набросился на Уайлеса Эдгара, Антония Марчинского, Марка Роман­ского, Михала Зевако и Питигрилли — первейшего сре­ди тогдашних воспевателей распутства и сексуальной разнузданности.  Что  касается  Питигрилли,  то  меня ждало большое разочарование, ибо ничто меня в нем не потрясло. А может, виной тому были бомбы и снаряды, которые не давали сосредоточиться или, напротив, рас­слабиться. Все же я постоянно думал о них. Правда, отец Яди во время обстрела так прижался с перепугу к своей дворничихе, что спустя девять месяцев у них появились близнецы, которых я видел позднее собствен­ными глазами. «Во, каких пистолетов сработал!» — сме­ялся тесть моего отца, показывая свой единственный зуб. Нечего и говорить, что вся тяжесть содержания но­ворожденных шуринов легла на моего отца — справедливое наказание за его легкомысленное отношение к жизни.

Итак, я взял в комнате, где когда-то выдавали книги на дом, томик Марчинского под названием «Когда про­буждается бестия» и поднялся на второй этаж, в чи­тальню. Кто-то здесь, однако, рылся сегодня: на столе высилась кучка книг. Были там Мнишек и Зажицкая, Родзевич и «Камо грядеши?», Оссендовский и «Жизнь Иисуса» Ренана. Я презрительно фыркнул и уже напра­вился было к полке, дабы сорвать очередной запретный плод, как двери из соседней комнаты вдруг отворились, и в них появилась очень молодая и очень красивая де­вушка. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Передо мной стояла изящная худенькая блондин­ка, светлоглазая, розовощекая, с полными губами и слегка вздернутым носиком. Одета она была в темно-синюю плиссированную юбку и белую блузку.

— Вот... книжки поменять пришел,— пояснил я.

— У вас есть абонемент? — спросила она.

— Могу уплатить за сентябрь.

Я вытащил из кармана мундира пачку новехоньких двухзлотовых ассигнаций: эти бумажки заменили на время войны прежние серебряные монеты, мне только что выплатили ими жалованье.

— Я не хозяйка. Тетя уехала на восток.

— Но сейчас-то вы здесь живете?

— Вчера у нас был пожар. А вы, вместо того чтобы сражаться, читаете книжки?

— К сожалению. Я несу службу напротив, и днем у меня бывает немного свободного времени. Я прирож­денный библиофил. Вы учитесь в гимназии?

— Кончила этой весной. А вы, наверное, тоже вы­пускник?

— Да. Значит, мы оба только входим в жизнь.

— Хоть бы успеть войти,— вздохнула она.

Я глазел на нее, и она нравилась мне все больше. Я сел за стол и сделал вид, будто собираюсь рыться в книжках.

— Вы мне нравитесь,— решил я сообщить ей и доба­вил убежденно: — Вы первое, что мне понравилось за эту войну. Садитесь.

Девушка, ничуть не смутившись, села и серьезно по­смотрела на меня.

— Я не что, а кто,— спокойно возразила она.— И мне нет никакого дела до того, нравлюсь я вам, пан подхорунжий, или нет.

— Я рад, что встретил вас. Как знать, может, когда я выйду отсюда, меня шарахнет шрапнелью, и мы боль­ше не увидимся.