Записки непутевого актера

Вообще-то в лагере еда как-то отходит на второй план. Вскоре после прибытия понимаешь, что разносолов здесь не будет: картошка, иногда с волоконцами мяса, каша с наперстком какого-то жира, невнятный жиденький супчик, чай, который и чаем не назовешь. А на праздники в зековские шлемки (миски) с кашей швыряли что-то вроде котлеты непонятного состава.

От всего этого желание есть пропадает, а желудок съеживается, сокращается. К зеку же, который, несмотря ни на что, сохраняет в лагере аппетит и много ест, относятся с некоторой брезгливостью, такого здесь называют «кишкой». Я таким не был и, к удивлению своему, благодаря лагерному питанию избавился от небольшой язвочки, которую приобрел на воле, где шлялся по кабакам, ел жирное и острое, не отказывал себе в водочке.

Так вот, мама сначала смотрела на меня умоляющими глазами, а потом начинала причитать: «Ну съешь это. и вот это. ну попробуй хоть кусочек, это тетя Сима тебе прислала, а вот этот пирожок пекла тетя Таня, а вот эти пельмешки. а вот эту рыбку я фаршировала.» И я сначала с аппетитом, а потом уже через силу, чтобы только не обидеть маму, ел. Но всему есть предел. Я отпрашивался у мамы покурить, а сам бежал в туалет и известным еще римским патрициям способом избавлялся от поглощенной пищи. А когда возвращался, все повторялось сначала.

При всей скудости лагерного рациона бывали у меня здесь и гастрономические праздники.

Расскажу об одном из них.

В зону к нам привозили отходы с мясокомбината, в основном кости, но попадались и обрезки — отсюда и мясные волоконца в картошке, и микроскопическая мясная составляющая в праздничных котлетах. А изредка привозили бычьи хвосты. Тогда я, конечно, не знал, что во Франции из них готовят особые блюда, ради которых люди специально приезжают в рестораны, где подают знаменитую похлебку из бычьих хвостов и нежнейшее мясо из этой части.

В зоне у меня был кент Володька Шумилов. Замечу попутно, что словечко «кент» не имеет ни малейшего отношения ни к английскому графству, ни к сигаретам — это лагерный синоним слова «приятель». У него была кликуха Кайфуша. Володька кайфовал от всего, точнее бы сказать — от жизни. Вспомнит о бабах на воле — рот до ушей, прихлебывает чаек — чмокает от удовольствия, видит, как один другому морду бьет, — остановится полюбоваться. В общем, Кайфуша, и этим все сказано.

Особенно кайфовал он от меня: его кент — не кто-нибудь, а артист из самого «Кабачка». В те редкие дни, когда на кухню привозили бычьи хвосты, Кайфуша давал мне «маяк» — приходи в семь вечера в столовку. Я заходил с черного хода, и Кайфуша выносил мне пятилитровый котелок с еще теплым жирным бульоном, в котором плавали облепленные нежным мясом позвонки бычьих хвостов. Боже, какой это был кайф — обсасывать позвонки, запивать их горяченьким бульончиком, в который для густоты загодя было накрошено немного хлебушка…

Ваш покорный слуга не был бы самим собой, если бы даже в зоне не придумал себе приключение, причем романтическое, любовное, но все-таки тоже с некоторым гастрономическим оттенком. Не стану рассказывать подробности и называть имя своей пассии. Она была учительницей в лагерной школе, замужняя, мать двоих детей, на несколько лет старше меня, а мне тогда уже стукнуло тридцать два.

Меня потянуло к ней естественное обстоятельство: как-никак больше двух лет без женщин. Ее ко мне, не обольщаюсь, — флер столичного актера, оказавшегося в неволе любимца толпы. Мы встречались у меня в библиотеке и, как говорится, предавались любви. А еще она, недурная кулинарка, приносила мне из дома пироги с маком, роскошные кулебяки, шикарное рассыпчатое печенье. Как все это напоминало мне о домашнем уюте! И я очень благодарен этой женщине!

Мы оба рисковали, и в конце концов на нас донесли. Замначальника по режиму вызвал меня к себе и сказал: «Еще раз узнаю — все твои мужские дела отрежу и собакам выкину». Думаю, свою угрозу он вполне мог привести в исполнение, и помощники бы нашлись — ее муж тоже работал в администрации колонии.

Больше она ко мне не приходила. Потом начались летние каникулы, учительница в зоне не появлялась, и мы два месяца не виделись. А когда наконец встретились, она прошептала: «Я по тебе скучаю». — «Я тоже, как и ты», — ответил я. И написал для нее неумелые строки, которые тогда мне ужасно нравились. Ей тоже.

Бывает зависть черная,

Бывает зависть белая,

Бывает чувство робкое,

Бывает чувство смелое.

Бывает много сказано,

Но к сердцу не пробиться,

А взгляд, случайно брошенный, —

Как целая страница.

Стучало сердце бешено,

Слова как день просты…

«Я по тебе скучаю!»

«Я тоже, как и ты!»

Вот такая вот история с любовью и пирогами. И еще одна любовно-гастрономическая история, которая стряслась со мной несколько позже первой. Я ее записал лет пятнадцать назад и, будучи в Америке, по просьбе друзей опубликовал в русскоязычной газете. Привожу этот текст, ничего в нем не меняя.

Середина зимы. Пятьдесят гавриков с «усилка» (колония усиленного режима) откинулись с зоны.