Записки непутевого актера

«Банкет» набирал силу. Мы с Саней изображали загулявших фирмачей. Играли перед замороченными девчонками этюды, доставали, например, из воображаемого аквариума рыбок, закусывали ими водку, а потом на ломаном русском пели дуэтом «Подмосковные вечера». В самый разгар веселья я нечаянно наступил на вертевшуюся под ногами собачку и, как это бывает с нашим братом, произнес сакраментальное «бля!». У девушек округлились глаза, но я вовремя спохватился: «Бля… ремонд де парти, нес па?» Минут через пятнадцать за стеной послышался телефонный звонок. Одна из наших подруг вышла, а когда вернулась, сказала своей подруге: «Представляешь, Толя от любви к тебе совсем сбрендил, божится, что они менты!» Это предположение показалось им столь нелепым, что они никак не могли отхохотаться. Веселье продолжалось вплоть до логического завершения.

В конце концов мы конечно же раскололись и, довольные игрой, распрощались с опешившими девушками. А спустя много лет, когда Саша, уже знаменитый до невозможности, шествовал по красной дорожке на каком-то кинофестивале, к нему, пробившись сквозь охрану, подскочила девушка и закричала: «Саша, Саша! Помнишь, как вы с Долинским нас на Тверской сняли?»

Вскоре я в очередной раз женился, все мы стали дружить семьями, ходить друг к другу в гости: Саша Збруев с Люсей Савельевой, Олег с женой Людой Зориной. Собирались обычно у меня. Сашка Абдулов, тогда еще холостой, сам закупал на рынке мясо и особые узбекские специи, приносил огромный фамильный казан и колдовал над пловом, от которого потом нас нельзя было оттащить. В нашей компании уже появилась Ира Алферова, которая больше года прожила в квартире моей мамы. Приехавшая из провинции, она после «Хождения по мукам» наутро проснулась знаменитой, но жить ей было негде. Весь роман Саши и Иры разворачивался на моих глазах: встречались они на маминой кухне.

Как Саша красиво ухаживал! Я даже завидовал ему. В маминой квартире не переводились цветы, которые он приносил своей любимой.

И еще один эпизод из золотого ленкомовского времени — на тему «Моя жизнь в искусстве», но с гастрономическим или, скорее, антигастрономическим оттенком.

Марк Анатольевич Захаров подметил, что я довольно аппетитно ем. И когда он утвердил меня на роль пастора в «Мюнхгаузене», решил, что в сцене с баронессой, которую играет Чурикова, мой герой непременно должен есть. Пастор, запихнув под двойной подбородок салфетку, обедал и при этом беседовал с персонажем, которого сыграл Леня Ярмольник.

Я очень трепетно относился к своей роли. Чтобы сцена получилась убедительной, по-настоящему достоверной, я почти целые сутки не прикасался к еде. На съемки я пришел в приподнятом настроении, и реквизиторы расстарались — сварили замечательную осетровую уху, а на второе приготовили тоже осетринку, которую мне подавали с картошечкой фри. Всего было много, на несколько дублей. У меня потекли слюни.

Начали репетировать. Марк Анатольевич хотел посмотреть, как я буду есть и одновременно произносить текст. Текст у меня отскакивал от зубов — отскакивал, когда я не ел, но стоило мне засунуть в рот ложку с горячей ухой, слова роли и суп вступали в непримиримое противоречие. Изо рта капало, уха пачкала сутану, брызги едва не достигали объектива камеры.

— Так, Володя, остановились. Пробуем еще раз.

Пробуем еще раз, я съедаю еще полтарелки супа, еще раз произношу текст.

— Уже лучше. Уже лучше. Ну, попробуем со вторым.

Я начинаю есть картошку, проглатываю кусочек рыбы, говорю текст.

— Отлично! — хвалит Марк Анатольевич. — Теперь повторим с самого начала с камерой.

Камера наезжает.

— Стоп. Поменяйте тарелку, суп кончается, и он явно остыл. Суп должен быть горячим. Горячим. Вы меня понимаете?

Тарелку меняют. Я уже сыт, но есть, кажется, еще могу. А ведь съемка и не начиналась. Передо мной ставят новую тарелку с дымящимся супом, рядом картошка и рыба. Хлопушка, дубль первый.

— Стоп! Все сначала. Налейте супчика.

Я чувствую, что в меня больше не лезет. А что делать? Работа есть работа. Должен с аппетитом есть, убедительно говорить.

— Внимание! Хлопушка, аппаратная, мотор, дубль второй.

Полтарелки осилил. Картошка… рыба… Стоп! На этот раз останавливает оператор. Соринка в камере.

Я не могу не только есть, но и смотреть в сторону еды. Прошу принести целлофановый пакет. Приносят. Хлопушка. Дубль третий!

Я вливаю в себя пару ложек супа. надкусываю кусок рыбы.

— Стоп камера!

Нагибаюсь и под столом сплевываю в пакет.

— Так, приготовились. Репетируем еще раз.