Записки несостоявшегося гения

И по сей день, уже более восьмидесяти лет, покоится невезучая субмарина в

Балтийском море на предельных глубинах.

Лишь по архивным данным Моргенштаба России известны сухие цифры координат

ее гибели. Вот они:

59 градусов, 56 минут и 17 секунд Северной широты и

23 градуса, 10 минут 41 секунда Восточной долготы —

где в точке пересечения, в ржавеющих останках подлодки, в свинцовых Балтийских водах

нашли вечное упокоение все 24 члена экипажа.

А тело нашего именинника почти столетие бодрствует на центральном посту, в

командирской рубке, у разбитого, ослепшего перископа.

Покой и безмолвие, безмолвие и покой… Лишь иногда их нарушают робкие тени

диковинных рыб…

Вечное погружение — вечная память!

…Тот, кто в центре фотографии, мне неизвестен. И боюсь, что сегодня на всем белом

свете вряд ли есть кто-нибудь, кто его еще помнит и смог опознать.

Но смотрите: как он глядит на нас, с каким желанием прервать свое безмолвие, назваться — и хоть на минуту ожить!

… Девушка со сжатыми руками провела ими тысячи операций. Анфиса Прохорова, более тридцати лет — ведущий кардиохирург национальной клиники Буржет в Алжире.

Одна из немногих женщин — граждан Французской республики, награжденная орденом

Офицера Почетного легиона.

Похоронена в возрасте восьмидесяти двух лет в Париже. Похоронную процессию

возглавлял Президент де Голль.

… И, наконец, будущие супруги Мищенко: Александр Евгеньевич и Валентина

Егоровна, урожденная Мельникова. Единственные на этой фотографии, они остались до

конца преданы своему городу.

359

Прожили вместе долгую жизнь. Страдали в гражданскую, голодали в 30-ые и 40-ые

годы. Оставались в немецкой оккупации, получили в 47-ом странную похоронку на

единственного сына, погибшего в 43-ем на фронте.

Александр Евгеньевич прослужил всю жизнь бухгалтером, всячески скрывая

происхождение работавшей библиотекарем в пединституте супруги.

Вели они крайне скромный образ жизни, всего опасаясь и ничему не веря. Говорят, он немножко выпивал, но относился к своей Валечке всегда бережно и с любовью. Им бы

жить в другое время…

Она ушла первой, а без нее он зачах в считанные годы. Я пытался найти их могилы

на центральном городском кладбище, но сейчас там такое творится, что, скорее всего, это

уже невозможно.

Вот и оканчивается история старой фотографии…

А я смотрю на молодых людей, золотую молодежь начала прошлого века, и думаю, как это странно: здесь, на снимке, у них — давно и безвозвратно ушедших — есть будущее, а есть ли оно у меня, для них — старика, но по возрасту годящегося им разве что во внуки,

— это еще вопрос…

И снова я вглядываюсь в эти лица

Полные когда-то уверенности, надежд и огня

И кажется мне, что в них жизнь опять теплится

И они выжидающе глядят сейчас на меня…

Но, к сожаленью, часы их уже стали

Подкараулила каждого своя беда

Мечтали о будущем, свою правду искали

Стремились в вечность, а ушли в никуда…

… Старая фотография, старая фотография…

Мне остается только просить у вас прощения, мои незнакомцы, за это сладостное

погружение в тот год, месяц и даже тот самый день рождения, на который я не был

приглашен, но почему-то пришел — спустя столько времени и без спроса!

Я опоздал всего на 90 лет, но никого из вас уже не застал: ни именинника и ни

гостей, ни скамейки и деревьев, под которыми вы сидели, и даже не нашел той тенистой

аллеи, где когда-то фотограф остановил мгновение вашей молодой жизни.

Но если ничего этого уже нет, то что тогда останется — после нас?

Неужели только фотографии?!

_________________

ЗОЛУШКА

Холодной ранней весною двухтысячного года по этой улочке долго ходил

худощавый старик, явно приезжий, одетый не по сезону — в дорогом светлом плаще.

Он несколько раз подходил к этим воротам, но войти так и не решился. Что-то, видно, мешало.

Но вот оттуда вышла старушка с непоседливою внучкой, он подошел к ним и стал

о чем-то расспрашивать, показывая рукой на дом с мезонином. Малышка тянула бабушку

гулять, старушка нервничала, и их разговор продолжался лишь несколько минут.

А потом старик ушел.

360

Он шел подчеркнуто ровной походкой, глядя прямо перед собой и, казалось, ничего не

замечая вокруг.

Его лицо было спокойно, глаза ничего не выражали. В них не было ни боли, ни

радости, ни любви и ни печали. Так, ледяная, стылая, безответная пустота…

Последний раз он был на этой улице десятки лет назад, в июне 41-го года. Странно, как мало здесь что-нибудь изменилось…

В тот день молодая жена, с которой они прожили меньше года, провожала его на

фронт.

Вот такой была Вера Золошко, которую детдомовские подруги за доброе сердце

называли Золушкой, когда залетная цыганка сказала ей вещие слова: — Будет, будет, девка, в твоей жизни любовь! Да такая, как ни у кого больше — навсегда!