Записки о болгарских восстаниях

Наконец рассвело, но из-за густого тумана мы ничего не могли разглядеть и в десяти шагах от себя. Тогда мы единодушно решили, как только появится дядя Вылю, заявить, что в этой проклятой дыре не могут жить и звери. Здесь даже небольшого костра нельзя разложить, нет места, чтобы поразмять ноги. В этот день, 10 мая, к полудню, мы услышали вдалеке чей-то кашель. Конечно, это кашлял не кто иной, как дядя Вылю…

—

5

—

Наконец старик выглянул из зеленой чащи. Он устал и запыхался, бродя по горам, и сейчас с трудом тащился к нам вверх по склону с шапкой в руках.

— Догадались, наверное, что у меня для вас кое-что припасено! — крикнул он издали, увидев, что мы вышли из той ложбинки, в которой расстались с ним, и греемся на солнце, только что показавшемся из-за облаков.

Сначала он старался казаться веселым. Смеялся, шутил, как человек, который ничем не озабочен и чувствует себя в полной безопасности. Но вдруг лицо его стало серьезным, он важно откашлялся, затем взял у меня из рук свою коротенькую трубочку, которую оставил нам, сильно затянулся и проговорил:

— Ну, ребята! Поздравляю вас!..

— Что случилось, дядя Вылю?.. Говори поскорей! — закричали мы все в один голос и, как цыплята, окружили старика.

— Что случилось, то случилось, а вам теперь надо меня угостить! — начал он, не поднимая глаз, словно собирался не обрадовать нас, но выругать. — Сколько было «собак» в наших местах, все убрались вон прошлой ночью, — продолжал он. — Утренний кофе пили где-нибудь не ближе Орхание, надо думать. Двое из них не то проспали, не то еще почему-нибудь задержались и отстали от своих, так они нынче утром так улепетывали, что нечаянно на меня налетели. Сломя голову бежали, проклятые турки! Языки высунули, как бешеные собаки…

— Но от кого же они бегут, дядя Вылю? — спросили мы еще нетерпеливее.

— Не спешите, — продолжал он. — Такая уж их собачья вера поганая, пока еще дурят по-свойски. Как завидели они меня — те двое, что бежали, — один подскочил и дал мне две затрещины, да такие, что до сих пор в ушах звенит. Потом отняли у меня котомку и ножик, а сами наутек.

Наш благодетель рассказывал об этом случае как-то вяло и равнодушно, словно читал по книге, а мы слушали его, раскрыв глаза, ведь мы только от него могли узнать о том, что делается в мире, только с ним одним могли разговаривать о чем бы то ни было, в частности, политических новостях. После каждого его слова у нас возникали сотни вопросов. А он продолжал:

— Как видно, дела у них дрянь, и турки это раньше нас почуяли. Со стороны Сербии наши молодцы нагрянули с двенадцатью знаменами. Жандармы рассыпались по деревням собирать работников с телегами и мотыгами, чтобы рыть окопы вокруг Софии. Один жандарм в нашем селе ночевал — лютый был, как перец. Так он всю ночь ходил взад и вперед по двору, вздыхал, ругался, трубку курил без передышки. Никто на глаза ему показаться не смел. А главное, наши молодцы не одни. Кроме Сербии, к этим делам «она» /Россия/ свою руку приложила, а для турок это страшней всего. Говорят, с горных вершин слышно, как пушки стреляют!

Думаю, что незачем вам рассказывать, какое потрясающее впечатление произвели на нас слова старика о двенадцати знаменах, о пушечных выстрелах, о России и Сербии. Нечего и говорить, что все это мы приняли за чистую монету. Ведь еще три месяца назад мы не сомневались, что как только грянут выстрелы наших кремневок, Сербия, да и Россия начнут военные действия. Понятно, почему теперь мы не усомнились в словах дяди Вылю. Всего за минуту, от двух-трех бездоказательных фраз, от одного лишь рассказа про жандарма, который потерял сон и аппетит, наше сломленное мужество и наши священные надежды воскресли, мы почувствовали себя так, как в начале восстания.

— Ох, боже! Значит, не напрасно пролилась кровь во Фракии; значит, потомство не станет проклинать нас за то, что мы его обманули! — крикнул Бенковский — Рассказывай, дядюшка, рассказывай, ведь ты нам вместо родного отца, расскажи, что ты еще узнал о наших братьях, которые пришли с двенадцатью знаменами?

Дядя Вылю молчал. Он сидел, уставив глаза в землю, по его морщинистому лбу катились крупные капли пота, которые он то и дело вытирал своей лохматой шапкой. Не правда ли странно? В горах мороз, а он обливается потом, как в петровский пост. По всему было видно, что сердце у дяди Вылю, как говорится, «огнем горело». Но что это был за огонь?

— Беспокоится за нас, бедняга, — шепнул отец Кирилл так, чтобы старик его не слышал.

Но почему старик не смотрел нам в глаза, когда мы забросали его вопросами? Кто его знает! В те критические минуты нам было не до психологических наблюдений.