Записки о Панемской войне (СИ)

— Может и не лучше… — вздохнула Кэтнисс, — главное, не так, как сейчас… Знаешь что… РУТА… — когда она качнувшимся голосом назвала гостью из Валльхалла этим именем, у той по спине чуть выше поясницы побежали медные термиты, а в голове забилась какая-то неведомая прежде жилка, — можешь ничего мне не рассказывать… тебе, наверное, я сейчас только подумала, и нельзя об этом говорить… я и так поняла все, что мне нужно было понять… Ты появилась здесь не просто так. Как ты мне сказала, когда мы спускались по лестнице: куккулус, предвещающий приход весны…

Не очень уверенный тон, с которым мисс Эвердин произносила эти слова, был полным контрастом с ее взглядом опытной браконьерки, заметившей добычу. Ей наконец-то удалось заглянуть в светло-голубые глаза мнимой племянницы Плутарха и поймать их, словно в одну из своих ловушек. Сходство с Диадемой и впрямь было ошеломляющим. Такие же тонкие губы, готовые изогнуться в высокомерно-презрительной усмешке, такой же высокий лоб, обрамленный тщательно заплетенными светлыми, почти бесцветными косами и чуть-чуть вздернутый нос и довольно-таки массивный подбородок с заметной ямочкой — все напоминало девушку-профи, ставшую первой жертвой Кэтнисс. Конечно, во взгляде этой «Диадемы» не было ненависти и вражды. Наоборот, в нем светился неподдельный интерес и дружелюбие, но ведь Сойка никогда не встречалась с Первой в мирной, подобной сегодняшней обстановке, и не могла бы поручиться за то, что убитая ею трибутка всегда излучала один только ужас и злобу. А еще уроженка Шлака чувствовала к собеседнице самую настоящую признательность — не будь перед ней ее примера, она ни за что не нарушила бы подобающих Победительнице норм приличия. Ее никто бы не поддержал. От Эффи, Цинны, даже от Хеймитча, при его-то пьянстве, она то и дело слышала: «Стой тут! Почему говоришь таким тоном? Будь помягче! Надень вот это! Улыбнись людям, не смотри букой!» И каждый считал своим долгом припугнуть ее судьбой Энни Кресты. Не прошло года после ее победы на каких-то там, Кэтнисс не запомнила, каких играх, Энни взяла в привычку заваливаться на приемы и вечеринки в каком-то бесформенном балахоне, бывшим когда-то белым, но быстро покрывшемся пятнами от вина, соусов и паштетов, заодно приобретя специфический запах никогда не стиранной одежды. В довершение всего, победительница из Четвертого, бравировала грязными и нечесанными рыжими волосами и несла какую-то чушь про милосердие и всепрощение. В итоге, потерпев недолго ее выходки, Сенека Крейн распорядился отправить ее навсегда в родной Дистрикт и более не вытаскивать оттуда… А вот племянница Плутарха. Настоящая или нет, но она своим примером помогла Кэтнисс поступить так, как есть. И ей плевать, что напишут об этом бойкие капитолийские папарацци. И Сойка хотела бы сделать все, чтобы Фиделия поняла, насколько она ей благодарна…

— Нет, послушай, ты поняла не все… — какая-то сила, происхождение которой было для Труде загадкой, просто заставляла ее раскрыться перед девчонкой, которая была младше, неопытней и, определенно, глупее. Каким-то чудом переводчица, однако, сумела остановиться в полушаге от полного саморазоблачения, отрезвленная видом очередного безгласного, оказавшегося рядом с их компанией, чтобы подать закуски. Нагишом, как и прислужницы, он был выкрашен серебрянкой и облеплен переливающимися в свете вечернего солнца драгоценными камнями… Девушка из Валльхалла придвинулась вплотную к Сойке и зашептала почти в самое ее ухо, — вот… это… это я должна тебе сказать, помнишь ты сделала как-то костыль из дерева… помнишь? С ней все хорошо! Со второй… с ней тоже… хотя я… я очень виновата перед ней…

— Они?

Труде не ответила, только слегка опустила глаза, что для её собеседницы оказалось более чем достаточно. Тем временем Кэтнисс порылась в сумочке и достала маленький тюбик:

— Это та самая фантастическая мазь, что ты видела на экране. К утру подействует…

***

Всё когда-нибудь заканчивается. Не был исключением и приём в особняке Теренции. На прощание Сойка обнялась с переводчицей и, куртуазно попросив разрешения у наречённого, чмокнула Бьорна в щёчку, доставив тому очередную порцию счастья.

— Что в Капитолии понравилось тебе больше всего, Фиделия? — первым делом спросил Плутарх у Труде, как только они сели в машину.

— Что все как один здесь говорят, как негодяй Фликерман. С одной и той же тошнотворной интонацией. Даже ты, Эйрик, зачем-то принялся его копировать… «Что в Капитолии понравилось тебе больше всего, ЦЕЦЕЛИЯ?» — весьма удачно передразнила девушка распорядителя, ловко ввернув цитату из шоу Цезаря на одной из прежних игр, — чувствую, скоро я сама заговорю с вашим сюсюкающим акцентом… а вот речь Эвердин на фоне столичного говорка — как вода из чистого лесного родника после болотной жижи. Говорить с ней — одно удовольствие…; так что, ещё мне понравилось в Капитолии, что он оставил её в живых…