Записки о Панемской войне (СИ)

— Амала…? Она… Я ничего не понимаю, госпожа…

— Амаласунта, Сёрен… Амаласунта… Можете звать меня именно так.

— Хорошо-хорошо-хорошо… пусть так… — если бы потрясённый оберландрат был способен посмотреть на Коин, он бы увидел, с высоты какой дистанции смотрит на него эта женщина. Дистанции большей, чем была между ним и его охотничьей собакой.

— Вы ведь знаете историю о полёте «Валькирии»?

— Той, что корабль Бьорна Акессона-старшего?

— Той, что давила мятеж повстанцев Тёмных времён на самых сложных направлениях.

— Она взорвалась вместе со всем экипажем!

— В вашей фразе, Сёрен, есть одно неверное слово. Слово «всем»… Один человек из команды выжил. И Вы уже догадываетесь, кто это был.

========== 23. Урок истории ==========

— Знаете, советник, когда мне стало по-настоящему обидно? — Коин говорила медленно и неуверенно, растягивая слова совсем не родного для неё языка. Её мама, ставшая образцовой гражданкой зарывшегося в подземное укрытие Дистрикта 13, никогда не понимала желания бабушки научить маленькую Альму языку навсегда потерянной родины. «Зачем портить ребёнку язык и забивать её маленькую голову чудовищными словами, больше похожими на ругательства?» — то и дело негодовала Лукреция на собственную мать. Но та упорно разговаривала с внучкой только на своём языке и до самой смерти называла девочку Амаласунтой. Вот только прошло с тех пор больше 30 лет, и всё это время давно повзрослевшая и уже начавшая стариться лидер непокорного дистрикта могла говорить на валльхалльском наречии разве что со старым диктофоном, на который в последние месяцы жизни Фриды Асгримсдоттер она записала её воспоминания.

Свантессон прекрасно понимал, что за неуверенностью речи этой высокой и сухощавой дамы, облачённой в серо-салатный френч, не скрывается ничего, что свидетельствовало бы о слабости её характера. Оберландрат, следуя своей привычке, избегал смотреть в глаза собеседнице, осмеливаясь только изредка заглядывать в её серые зрачки, из которых, как ему казалось, струился ледяной блеск вершин Ильямпу.

— Разумеется, госпожа президент, мне неизвестно то, о чем Вы меня спрашиваете, — почтительно произнёс Сёрен, чуть-чуть склонивший голову в подобии лёгкого реверанса, — и если Вам будет неприятно это воспоминание, то…

— Не надо излишних политесов, — вновь оборвала его Коин, — так или иначе, мне нужно немного выговориться, а в Вас, — она сделала паузу и, воспользовавшись моментом, пронзила его взглядом, — я вижу вполне надежного человека.

«Ну, конечно, я ведь не смогу пересказать твои откровения никому из твоих клевретов. Я ж тут у вас как безгласный в Капитолии» — рвалось наружу его язвительное замечание, которое Свантессон загнал куда-то в дальний угол черепной коробки невероятным усилием воли.

Тем временем Альма кивком, качнувшим по плечам её длинные и прямые волосы пепельного с лёгким фиолетовым отливом цвета, указала послу Андской Республики на небольшую скамейку, примостившуюся между разрушенными бомбами бетонными коробками.

— Мне стало обидно, когда девчонка, которую мы с таким трудом вытащили с Арены, стала на меня кричать! — вернулась она к своей мысли, откинувшись по левую руку от гостя на деревянную спинку и сложив руки на животе.

— Это та, которую Вы мне показали полчаса тому назад?

— Да, это она… с именем… похожим на кошачью кличку…

— Что ж… со стороны спасенной от неминуемой гибели это выглядит очень невежливым, — нарочито понимающе, но будто бы не вполне охотно согласился Сёрен, — и чем, как бы это помягче выразиться, был рождён тот крик?

— Она упрекала меня в том, что мы сидим здесь в бункере, набитом оружием и тренированными солдатами, и позволяем Сноу убивать беззащитных людей, вместо того, чтобы подняться во главе угнетённых в борьбе за свободу. Хорошо, что кроме меня, Плутарха и Боггса никто не слышал этой истерики…

— Действительно… — заметил Свантессон с едва заметным вызовом.

— Действительно что? — в голосе уловившей его интонацию Коин послышалось явное недовольство.

— Действительно, она глупая и недалёкая девчонка, если могла поверить в то, что вы можете сражаться за свободу. Вы же здесь в Тринадцатом устроили настоящий концлагерь. Без обид, госпожа президент, вам нужна не свобода для Панема, а власть над Панемом для самой себя.

Закончив свою тираду, Сёрен повернул лицо к совершенно опешившей женщине и понял, что время для неожиданного афронта было выбрано правильно. Она будто бы порывалась гневно ему возразить, но несколько мгновений не могла произнести ничего осмысленного.

— Мы… нам… нам надо было беречь ресурсы, чтобы выжить! — нашлась вдруг спасительная фраза, но Свантессон, будто бы не обращая внимания на этот всплеск, возвратился к своему прежнему умеренно подобострастному выражению лица.